– Всё в порядке… – При появлении синеволосой ведьмы алхимик широко улыбнулся и поднял гоглы на лоб. – Не помешаешь… Мне как раз нужно слегка отдохнуть.
И потёр глаза.
– Устал?
– Это от гоглов. – Мерса помолчал, после чего виновато улыбнулся: – Навалилось, если честно. И всё – срочное.
– Бедный Олли. – Аурелия подошла ближе и мягко прикоснулась к руке алхимика.
Он хотел что-то сказать, но в это мгновение пискнул атанор, и алхимик перевёл взгляд на него.
– Извини…
– У меня есть немного времени.
– Что ты делаешь?
– Заканчиваю формировать смесь для ракет. Мессер считает, что в ближайшее время нас ожидают сражения и нужно быть к ним готовым. – Мерса провёл по лбу тыльной стороной ладони. – До этого занимался респираторами… Ну и так, по мелочи, разное…
Только сейчас ведьма заметила висящий на спинке стула респиратор – большой, мощный, не чета тем, которые выдал экипажу Бабарский, а на лице алхимика – следы от него. Мерса проследил взгляд ведьмы и улыбнулся:
– Надену, когда вновь займусь смесью, а тебе придётся выйти.
– Ядовитые испарения?
– Вроде того.
– Понятно… – Аурелия посмотрела на мощную вытяжку, вдохнула и тихо сказала: – Я ненадолго. Я хотела… хотела увидеть тебя и задать один вопрос.
– Увидеть… – Мерса закусил губу. Помолчал, не в силах справиться с охватившими его чувствами, и так же негромко поинтересовался: – О чём ты хотела спросить?
– Возможно, тебе покажется это очень глупым, но я… но мне почему-то хочется знать, кто был наверху во время боя: ты или Энди?
Несколько мгновений алхимик смотрел на смущённую ведьму, а затем ответил:
– Это абсолютно не важно.
– Правда? – Она внимательно смотрела ему в глаза.
– Да, правда, – подтвердил Мерса, не отводя взгляд. – Ни я, ни Энди больше не испытываем ни колебаний, ни сомнений.
Алхимика перестал волновать тот факт, что каждый запуск ракеты означает чью-то смерть.
– Ты изменился, – ещё тише произнесла Аурелия.
– И очень сильно.
– Тебе нравится?
Мерса вновь потёр глаза, вздохнул, собираясь с мыслями, а затем ответил:
– Ты мало меня знаешь, Аурелия, поэтому не поняла сути изменений. Мне повезло вырасти на мирной планете, не знающей войн и беспорядков. Мне даже драться не приходилось, и я всегда бежал от насилия, считая его пережитком прошлого в наш просвещённый цивилизованный век. Потом я узнал, что просвещение и цивилизованность не панацея, войны, бунты, беспорядки – они могут случиться когда угодно и где угодно… Точнее, там, где их раздувают, а власти не могут или не хотят гасить огонь. Я видел потоки крови на улицах городов, которые ещё вчера были мирными и сонными. Я видел, как искусно стравливают людей друг с другом. Я видел, понимал происходящее, но оставался вне насилия. Потом я придумал страшное оружие, но говорил себе, что сделал это только ради того, чтобы спасти себя и друзей от верной смерти. Я не лгал себе – всё было именно так: я спасался сам и спасал друзей. Но мне было жаль тех, кого убивали мои ракеты. Я не мог избавиться от ощущения вины за их смерти, и теперь понимаю почему – потому что в моей жизни не было ничего действительно важного, того, что важнее моей собственной жизни. Теперь в моей жизни есть это – очень важное, бесконечно дорогое и ценное, находящееся вне меня. И я понял, почему мессер отправился тогда в Загратшлосс, встал против вооружённых до зубов головорезов, жаждавших его крови, а потом прикрывал нас, болтаясь в «корзине грешника» – один против десятка аэропланов. Не потому, что он герой, а потому, что ему было кого защищать вне его самого. У мессера было нечто такое, по сравнению с чем его собственная жизнь в его глазах перестала иметь ценность. Теперь это важное и немыслимо дорогое есть у меня, и когда будет нужно, Аурелия, я стану защищать тебя всеми доступными мне средствами, без сомнений, без раздумий, с максимальной эффективностью, а если нужно – с жестокостью. И буду считать себя правым.
Несколько мгновений ведьма молчала, продолжая смотреть алхимику в глаза, а затем прошептала:
– Ты… ты скажешь почему?
– Потому что я тебя люблю, – ответил Мерса.
– А я… – Аурелия всхлипнула. – А я… я… мне кажется… я уверена, что люблю тебя.
///
«Энди, скоро ты сам обо всём узнаешь, а пока просто слушай… Я – счастлив!»
из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.
///
– Надеюсь, новости не самые плохие?
– Никаких плохих новостей, капитан, Добрый Маркус хранит «Амуш», и все духи Герметикона ему помогают.
– Звучит неплохо.
Как в голове шифбетрибсмейстера уживалась верность классическому олгеменизму и вера во всех придуманных в Герметиконе духов, понять не мог никто. А спрашивать перестали много лет назад, потому что внятного ответа от Бедокура всё равно было не добиться, а излишне навязчивых вопрошателей Чира обещал проклясть каким-нибудь луегарским словом, что из уст массивного здоровяка звучало небезопасно. Из бесчисленных путешествий шифбетрибсмейстер привозил не только судебные приговоры за нарушения порядка, оплаченные штрафы и неотбытые тюремные сроки, но и новейшие приметы, всевозможные обереги, амулеты и талисманы, которые уже с большим трудом помещались в машинном отделении, стены которого покрывали магические знаки, колдовские символы и рунические заклинания. Ну а сам Бедокур не появлялся на людях без необходимых для спокойной жизни волшебных браслетов, цепочек, серёжек, а также вплетённых в косички верёвочек и бус. И это не считая защитных татуировок.
Впечатление шифбетрибсмейстер производил престранное, однако дело своё знал идеально и если уж попросил старших офицеров заглянуть в машинное отделение, то наверняка не для того, чтобы поделиться новыми суевериями. Учитывая всё это, Помпилио и Дорофеев явились по приглашению очень быстро, можно сказать, почти сразу, как оно прозвучало, однако просто болтать не собирались.
– Рассказывай, – велел дер Даген Тур, с сомнением разглядывая деревянного идола Чиризимпра, украденного Бедокуром из капища на Яндире. Помпилио его запомнил из-за беспорядков, которые вызвал сей необдуманный поступок любознательного шифбетрибсмейстера.
– Вы, конечно, помните, мессер, что наши добрые друзья со «Стремительного» помимо всего прочего раздобыли на катамаране два прибора местного производства?
Помпилио кивнул, показав, что помнит, но промолчал. А Базза принюхался, поскольку ему показалось, что в качестве благовоний Чира подпалил что-то запрещённое. В смысле, запрещённое всем, кроме Галилея.
– Один из приборов оказался аккумулятором, правда, весьма хитроумным, позволяющим накапливать больший заряд при тех же размерах, но всё же аккумулятором. Особенного интереса он не вызвал, но я предложу его конструкцию нашим специалистам.
