Крысы не шевелились.
Лич жрал капусту. Правда, теперь медленно, выбирая по ниточке, каждую обнюхивая и едва ль не повизгивая от удовольствия. Пепел падал с потолка, а в углу лежало изрядно поеденное крысами тело.
Похоже, у демонов было свое представление о спокойствии.
Руку я подобрала.
Накинула грязную тряпку и подняла. Переложила в шкатулку. Сказала:
– Я помню, что обещала. И сделаю. Но… пожалуйста, веди себя тихо.
Эль вернулся ближе к ночи.
Я ждала.
Я сидела у окна, как, мать его, сказочная принцесса. Пялилась во тьму, считала капли дождя, и ждала. Иногда вскакивала, не способная больше находиться в неподвижности, но тут же понимала, что понятия не имею, где его искать.
И садилась на лавку.
Я пила чай.
И не могла согреться. Я попыталась сгрызть сухарь, но меня вывернуло, хотя может, не от сухаря, а от нервов, которые, оказывается, и у меня есть. Поэтому, когда раздался протяжный скрип двери, я одновременно и всхлипнула, и швырнула во тьму сухарь.
Попала в лоб.
– Прости, – сказал Эль как-то так, что я его простила и тотчас расплакалась. Нет, не от обиды или страха, хотя, конечно, демон, лич и крысиные полчища, обжившие твой подвал, – та еще причина для страха. Я же разревелась от облегчения.
И счастья.
Он жив. Я жива.
– А… а давай уедем? – предложила я, уткнувшись в мокрое, пахнущее городом и дымом, плечо.
– Куда?
– Куда-нибудь… хоть в Пресветлый лес.
– Нельзя, – Эль баюкал меня и гладил по голове, и проклятье, я чувствовала себя почти счастливой. Я ведь не ребенок… или ребенок?
Или все взрослые все-таки остаются немного детьми, которые хотят, чтобы их жалели и гладили, можно даже без повода.
Но у меня повод был.
– Почему?
– Потому что теперь не остается сомнений, что кто-то… из наших связан с твоим отцом. Я разговаривал с некоторыми старыми друзьями, – он был сильным, мой муж, пусть и тощим слегка. Главное, что меня на руках держал легко, и от этой легкости хотелось петь. – То, что происходило в последние годы, весьма им не нравится.
– А что происходило?
Он устал.
Мне бы ужин приготовить. И подать. Усадить. Накормить, напоить, а потом уже… в доме только сухари и пара булок. Еще бочка капусты, но смотреть, какой из Эля выйдет лич, желания не было.
…у демона было.
Да иди ты… лесом, менталист несчастный.
– Перворожденные – далеко не так… добры, как представляется некоторым людям, – Эль все-таки усадил меня. И вышел, чтобы вернуться с коробкой.
С огромной коробкой, от которой пахло выпечкой и мясом.
Это он очень даже правильно.
В животе заурчало.
– Среди нас есть и те, кто полагает людей и иных разумных, если не равными Перворожденным, то всяко имеющими не меньше прав на мир, чем мы. Сторонники равновесия уверены, что, коль люди были созданы, как и орки, и драконы, то миру они необходимы.
Он поставил чайник.
И вытащил тарелки. Достал хлеб, уже разрезанный на куски. Следом появился горшочек с маслом, и другой, куда побольше.
Пироги.
– Есть и те, кто, возможно, и согласен, однако полагает, что не стоит вмешиваться в дела низших рас, что Перворожденным стоит больше внимания уделять собственным проблемам.
– А у вас есть проблемы?
Эль молча развел руками. Ну да… куда ж без проблем-то?
В горшке обнаружилось рагу из кролика. А во втором – картошка, щедро посыпанная зеленью. Масло пахло чесноком. Или это хлеб? Главное, ложилось оно ровным слоем, а я смотрела, как ловко управляется Эль с ножом и раздумывала, как сказать ему… в общем, обо всем.
Или пока не говорить?
Лич с демоном никуда не денутся, а ужин остынет.
– Есть и те, кто полагает, что боги давно покинули мир. И потому не стоит так уж полагаться на них…
Мясо протушилось до той степени, когда куски разваливались на волокна и мешались с плотной вязкой подливой. Макать в нее хлеб было вкусно.
Правда, маслом я его мазать не стала. У эльфов, у них свои вкусы.
– …а стоит гораздо плотнее заняться вопросом человеческой экспансии. Вас слишком много. И с каждым годом становится все больше.
– И это не нравится?
– Мой дед со стороны матери уверен, что лет через пятьдесят людей станет больше, чем всех прочих рас вместе взятых. А еще через пятьдесят и это число удвоится. А потом…
– Я поняла, – я разломала пирог.
Надо же, ягодный. С малиной и калиной, а потому ароматный до одури и с легкою горчинкой.
– И тогда справиться с вами будет уже невозможно.
– А оно надо, справляться?
Эль пожал плечами и честно сказал:
– Я не знаю. Раньше мне люди представлялись, если не врагами, то неразумными детьми, которые по незнанию ли, по… другим причинам, но могут причинять боль.
Могут.
Еще как могут. Порой с немалым удовольствием.
– И возможно, он прав в том, что порой вас стоит… ограничивать.
Стоит.
Соглашусь.
– Но вот… – Эль сунул пальцы в волосы. – Способы… дед… он ратует за существенное снижение вашей численности.
Только кто согласится на подобное добровольно?
– И как он это себе представляет?
– По-разному. Есть… способы… травы… магия… работа с фертильностью, – он покраснел. – Я раньше не лез в его дела. Пойми, мне это было не интересно. Просто слушал кое-какие разговоры… матушка… часто с ним переписывается.
И почему я не удивлена.
– Мои старые друзья, с которыми я служил. Многие думают так же. Но думать – это одно, а делать…
Я отложила пирог.
Поднялась. Обошла стол. И встав за спиной мужа, обняла его. Просто обняла.
Эль вздохнул.
– Я не знаю, что из того правда. Есть ли правда вообще или… – от него все-таки пахло лесом и медом, и еще дымом. – На наших территориях давно установлены ограничения. Оказывается. А я не знал. Мне было не интересно. Но… чтобы родить ребенка, нужно получить разрешение.
И я вот не знала.
Мне тоже было мало интересно, как живется людям на эльфийских землях.
– Эксперимент своего рода, но там его поставить можно…
А здесь люди не слишком обрадуются, если кому-то вздумается диктовать им свои условия.
