– По криминальным?
– По всем за пятилетний период.
– Многовато будет, – поморщился Казимир Витольдович. – Оно-то, конечно, ребятки поработают, да только городок у нас хоть и провинциальный, а все одно немаленький. Время понадобится.
Он щелкнул пальцами и замолчал, погрузившись в собственные начальственные мысли.
– Надо окружение трясти, – заметил Святослав. – Где-то ж он с нею познакомился. И дива утверждает, что жизнь она сосала из него долго, что дело это небыстрое…
…жизнь Петр Сергеевич, насколько Святослав понял, вел обыкновенную, скучную даже. И не случись ему работать в том самом отделе НИИ, о котором иным людям знать было не положено, то и смертью его никто бы не заинтересовался.
Права дива.
И еще в том права, что сколько в этом и вправду немаленьком городе таких вот одиноких мужчин? Женщин всяко больше, но мужчины одиночество переносят хуже…
– Это да… – Казимир Витольдович отряхнулся. – Я его знал. Умнейший был человек в том, что науки касается, однако в бытовом плане наивный. Супругу свою любил несказанно. К нему пытались приставить кого-то из… своих. Но судя по отчету, неудачно вышло. Может, момент не тот, может, типаж… тут вообще не пойми, что творилось…
Он тяжко вздохнул и коснулся другого снимка.
– Эта женщина должна была быть особенной, если Петька свою Алиночку забыл… и деток, – он положил снимок лицом вниз. – И чтобы промолчал… да… он, как бы это выразиться получше, был старомодного воспитания. Порой смешно становилось, да… на него постоянно доносы писали из-за этой вот церемонности, в которой все искали свидетельства приязни к старому режиму. До нелепости порой доходило. Он ручку поцелует, а ему обвинение в контрреволюционной деятельности и подрыве идеалов революции. Мол, равенство и все-такое… глупость несусветнейшая.
Фотоальбом Святослав нашел здесь же, в серванте, и смахнул с кожаной обложки следы пыли, принюхался, пытаясь уловить легчайший след чужого прикосновения, однако вынужден был признать, что на подобное его сил недостаточно.
– Мы с ним учились. Он по науке пошел, а я вот… – Казимир Витольдович заглянул в альбом. – Я его с Алиной и познакомил. И потом… всем тяжко тогда было. Смутное время. Тяжелое.
Он глядел на снимок, постаревший, помутневший, на котором с трудом можно было разглядеть нескольких парней.
– Половины наших и нет. Кого война забрала, а кого… до войны. Нам вот повезло, – Казимир Витольдович вытер платком вспотевшую вдруг шею. – А самое поганое знаешь что? Откудова тебе… самое поганое, что мы верили… нам говорили, а мы верили… каждому слову… может, вера и спасала? Если бы не она, то с ума сойти просто, да…
– Он тоже был…
– Нет. Одаренный, не без того, но слабенький. Хотел когда-то по военной части, да только здоровьем не вышел, а дара… толку от огневика, который способен лишь свечу зажечь? А вот голова светлая. Нет, не гений, но умный. Умнее вот меня.
И сказано это было весьма искренне.
– В войну он многое для победы сделал. Живая броня – его наработка. И по големам… стабилизацией энергетических полей занимался. Сперва теорией, но и на практику тоже… говорю же, светлая голова. И оценили… да… сперва Ленинская премия, потом и Сталинская.
– А почему он не в Москве?
– А почему нет? – Казимир Витольдович альбом отнял. – На самом деле не захотел возвращаться. В эвакуацию-то сюда попал. Здесь и работал… да… так вот, говорил, что прикипел к городу и к людям своим. А в Москве ему все про Алиночку напоминает.
Снимок сменялся снимком.
Чужая жизнь.
Встречи. И застолья. Хмурая женщина в темном платье, за плечом которой возвышается молодая пара. На коленях женщины сидит мальчик в белой рубашке. Внук?
И вот уже двое детей. Один в высоком стульчике, второй рядом, за стульчик этот держится. Ниже надпись с названием фотоателье.
– Там поняли. Да и… группа сложилась, работала. И вполне себе успешно. Тему взяли новую, спорную с точки зрения многих, но в целом довольно перспективную. Хотя, как понимаю, в успех там не особо верили, однако позволили… да… а тут такое вот…
Он захлопнул альбом и сунул его в подмышку.
– Значит, дива поможет… хорошо. Просто-таки отлично…
– Что с ее… – Свят поморщился, чувствуя, как вновь начинают чесаться руки. – Бывшим?
– А что с ним? – деланно удивился Казимир Витольдович. – Я позвонил, обещали провести работу, объяснить, куда не стоит соваться. Если же он имел неосторожность самолично явиться, то и сам разъясни. Только, Святослав, уж так разъясни, чтобы человек точно понял.
– Постараюсь.
– А по остальному… возьми-ка ты ее, если уж так вышло, что она тебя не боится, под ручку да прогуляйся. Группа у них небольшая. Побеседуете с Аркашенькой, это Петькин помощник, с остальными. Глядишь, и всплывет чего…
С Аркашей и остальными уже беседовали, и протоколы допросов Святослав читал. Вот только вынужден был признать, что вопросы пусть задавались правильные, да все равно не те.
– Заодно и поглядит пускай на людишек, а то мало ли…
– Думаете, найдем еще… проклятых?
– Чем старые Боги не шутят? – Казимир Витольдович стряхнул с рукава пылинку.
Глава 29
В госпитале было тихо. Не то чтобы в этой тишине имелось нечто странное, но Астра все равно нервничала.
Утром.
Когда отводила зевающую Розочку в сад, убеждая себя, что всенепременно поговорит с нянечкой, но стоило той глянуть на Астру, и слова застряли в горле, а руки мелко противно задрожали. И потом дрожали, когда она подбирала слова, пытаясь все-таки донести до этой крупной всем недовольной женщины, что Розочка – обыкновенный ребенок, что ничем-то она не отличается от детей иных. А та слушала и глядела, и хмыкала, показывая всем видом, что ей-то лучше знать, кто обыкновенный, а кто дивье отродье. Стоило же Астре замолчать, как женщина поднялась и веско произнесла:
– Шли бы вы работать, мамаша. Небось опаздываете.
И сказанные слова опять же пробудили тревогу.
Опаздывает.
И вправду опаздывает. Снова. На троллейбус, который не станет ждать. И не стал. И пришлось идти пешком, спешить, бежать, хотя, конечно, никто-то ее за опоздание ругать не станет, но все равно ведь неудобно. Неправильно. И с каждым шагом непонятная иррациональная эта тревога лишь нарастала. А уже в госпитале окончательно оформилась. И Астра поняла, что сегодня что-то случится. Обязательно. И это что-то будет касаться ее, Астры, жизни. И вряд ли изменит ее к лучшему, скорее уж наоборот.
Пытаясь избавиться от этого чувства, она заглянула в реанимацию, убеждаясь, что парень и вправду пошел на поправку, что нужды в ее способностях нет, и это хорошо. Разве что боль уменьшить бы. И она шагнула даже к кровати, но, встретившись с яростным взглядом пациента, отступила.
