– Никого там нет.
– Конечно, никого, сейчас все к херам сгорит, и никого не будет. Обойти дом, живо. Привести этих выродков, если они на улице, или заблокировать двери. Там же ваши дети, да?
Петро склонился в Фирсову, на правой щеке пузырился ожог, но тот лишь потрогал его, поморщился.
– Ну что, деньги-то где? Говори, или сейчас они сгорят.
– Не трогай детей, я все покажу. Все отдам.
Но парни, посланные Петро, так и не успели обойти дом, в нем раздался взрыв газового баллона, они упали на землю. Двое мальчиков, оглушенные взрывом, зажали головы руками. Зоя кинулась на мужчину, что держал их на прицеле, раздался выстрел, затем второй.
– Мама!? Мама!
– Стой! Да стой же ты.
Альберт удерживал восьмилетнего Руслана, прижимал к себе, глуша его истерику и слезы, они слышали выстрелы, они прекрасно поняли, что произошло.
ЧАСТЬ 24
Закат багрового цвета, задевая верхушки деревьев, разливался по ровной глади озера. Такого же цвета был пожар, двадцать три года назад, когда горел их с Русланом дом. Родителей не удалось спасти, те люди уехали сразу, а двое мальчишек, глотая черный дым, подбежали к телам. Руслан до приезда скорой и пожарных, которых вызвали соседи, не верил, что его мамы больше нет.
Альберт верил.
Их нет, и уже никогда не будет.
Но он верил в то, что все будут наказаны, всем и каждому зачтется по заслугам. Он нашел того человека, что ворвался в их дом и нажал на курок, через десять лет. Тогда ему было двадцать, молодой, горячий, полный ненависти и едкой мести. Паха, это была кличка мужчины, сокращенное от Павлова Павла Петровича, его нанял совсем другой человек, но горло Альберт перерезал ему лично.
Закат был очень красивым, совершенным, как и кровь, что стекала с ножа на его руку. Паха хрипел, цепляясь за кресло, теплая кровь пузырилась, но Альберт не мог поступить иначе. Пусть он убийца и ему никогда не стать святым, но он ни о чем не жалеет.
– Ты тоже помнишь тот пожар?
Руслан тихо зашел в кабинет, остановился почти рядом с Альбертом, так же неотрывно смотря на закат. Пусть ему тогда было всего восемь, но те два выстрела он помнит отчетливо.
Пусть это покажется странным, но он рад тому, что хоть часть мести свершилась, осталось самое трудное, наказать другого человека. Фирс постоянно сдерживает его, вечно разрабатывает какие-то планы и схемы, великий махинатор. Но сейчас, на душе была горечь совсем не о том, что произошло много лет назад.
– Так не должно быть.
– Ты о чем?
Удар в стену, второй, гул по кабинету и отборный мат Руслана.
– Тебе заклинило? Кончай крушить мой кабинет.
– Мы не должны были так поступать с Викой.
– О, очухался, здравствуй, Ястребов. Смотрю, шестеренки заработали в твоей железной черепушке. Ты мой верный и глупый дровосек. Что, случилось? Элли подарила тебе сердце? Ил ты Страшило и наконец появились мозги?
– Да отъебись, тебе лишь бы стебать.
– Так я говорил, ты меня не слушал.Ты вообще никого не слушаешь.
– Сука!
– Рус, головой ударься, будет больнее.
Альберт повернулся, облокотился на подоконник, начал рассматривать суровое лицо своего брата. Да, он прав, но время не вернуть назад.
– Она не заслужила такого, не заслужила того, что было. Ведь я не такой, совсем не такой, я думаю, что не такой. И у меня всегда было сердце и мозги.
– Только ты думал другим местом. Тебя это гложет?
– Да, спать не могу ночами, я только потом, услышав ее крик, вспомнил, как кричала мама. Я такой же конченый ублюдок, как та тварь, что убила ее. Мы такие, как он, ты понимаешь?
Альберт задумался, да, как ни странно, Рус прав. Но самое странное, что с появлением девчонки все начало меняться. Не понятно пока, хорошо это или плохо, но изменения на лицо. Вот, Руслан начал думать, не то чтоб он не делал этого раньше, так-то он парень неглупый, замкнутый только, не понять, что у него на уме. После того случая он перестал быть жизнерадостным ребенком, стал диким, как волчонок, и ненавидит яблочный пирог.
– Мы сломали ее, заставили жить по нашим правилам, так не должно быть.
– Твои предложения?
– Отпустить. Черт с ним, с долгом. Так не должно быть.
– Куда ты хочешь ее отпустить, мой любезный, но недалекий друг?
– Домой, в свой мир, ей не место здесь.
Руслан сжал кулаки, хотел снова ударить в стену, но не стал. Он думал об этом все время, пока был рядом с Викой, надо отпускать сейчас, потом будет уже поздно, он уже теряет рядом с ней голову. Внутри непонятно, что намешано: чувство вины, сожаление, желание, влечение, боязнь снова причинить боль.
– Ты хочешь ее смерти?
– Не понимаю?
– Рус, если ты уж начал думать, подумай дальше. Что ее сейчас ждет там, дома? Муж, который заявит свои права и начнет над ней измываться, а ведь начнет, ты знаешь Антошу. И полиция не поможет, никто не поможет ей, это ведь семейная ссора. А он ее не убьет, будет мучить долго и со вкусом. Ты прав, мы усугубили ее положение, но кто знал, что она просто так пришла, ничего не зная, просить за мужа? Разве такое сейчас бывает? Нет, я не оправдываю наши действия, я сам реально не ожидал такой реакции от девчонки. Да, сука, я с нормальными бабами-то ни разу, оказывается, не общался. Но отпускать ее сейчас - это не вариант. Три месяца, мы решим свои и ее проблемы, дадим денег и новую счастливую жизнь.
Руслан смотрел в холодные глаза Альберта и пропускал через себя каждое его слово. Этот сукин сын, его братец, был прав, как всегда прав.
– Я убью эту мерзкую гадину. Переломаю хребет через колено, чтоб еще раз услышать, как хрустят его кости. Это будет последнее, что от него хоть кто-то услышит.
В глазах Руслана вспыхнул огонь, или это отражение заката, но его гнев был понятен Альберту. Он сам не хотел думать и вспоминать тот вечер, когда Виктория пришла к ним просить за своего мужа. Как все-таки обманчиво первое впечатление, какие все-таки злые шутки преподносит им судьба.
– Успокойся, мой милый друг, план слегка потерпел изменение, стало даже интересней, у нас теперь есть его прекрасная составляющая, и она на нашей стороне. У всех у нас своя вендетта, но, можно сказать, одна на троих.
– Но, черт, так не должно быть.
– Ты затрахал меня, – Альберт сорвался, повысил голос, Ганс, дремавший на небольшом диване, поднял голову, посмотрел на хозяина. – Случилось то, что случилось, и сейчас сколько угодно можно сожалеть об этом, и считать себя кончеными подонками, да, так оно и есть. Никому не станет от этого легче, ни нам, ни ей.
Замолчал, сделал глубокий, вдох, взял из портсигара сигарету, покрутил в пальцах. Подошел к Гансу, потрепал того по загривку, вот у кого были самые чистые эмоции, вот у кого была чистая любовь и преданность. И самым страшным зверем на свете все еще остается человек.
