И не потому, что я такая неуверенная в себе, лицом или фигурой не вышла. Они опасные, очень опасные. Красивые, наглые, богатые, дерзкие. Даже не знаю, что или кто может их остановить.
О таких ломают зубы, я свои сломаю. Но инстинкт самосохранения полностью отключился в клубе. Будем считать, что там было темно, а я пьяная потому и смелая.
А еще дура.
Все еще стою на улице, ветер пробирает до костей, даже солнце не греет. Может, на больничный уйти? Вот так свалюсь с воспалением легких или бронхитом, отлежусь в своей однушке, хоть коробки разберу.
Что он там говорил про бывшего? Обидел ли он меня?
Я, наверное, не стала бы той, кем являюсь сейчас, не обидь меня бывший, как выразился Шульгин.
О, я влюбилась как ненормальная в него, девочка с периферии, большой город, а тут он, коренной москвич, интеллигентная семья, мама хуй пойми, до сих пор не знаю, профессор каких наук, папа — просто папа, но тоже культурный мужчина.
Мне почти двадцать два, все мечты о небе, а курсы и подготовка стоят бешеных денег. Пашу на двух работах, учусь, скребу, как курочка по зернышку, на свою мечту, по копейке откладывая в банку из-под печенья.
Коленька, как ласково называет его маман, наехал на меня в парке, он с какой-то девицей катался на роликах.
Высокий, слегка худощавый, милая улыбка, в глазах интерес. Ему было двадцать семь, как мне сейчас. Уж впору, наверное, катать коляску, а не баб на роликах.
Не понимала и не понимаю, чем он меня тогда так зацепил. Тем, что тут же отшил свою девушку и начал носить на руках, считая, что у меня точно что-то повредилось при падении?
Или просто пришло мое время совершать глупости, а потом терпеть и послать далеко и подальше? Ведь и не было той любви, о которой все так взахлеб говорят, все эти сказки рассказывают сказочники.
Я давно не верю ни тем, ни этим.
Все было хорошо до тех пор, пока я не познакомилась с маман. Поджатые тонкие губы, придирчивый взгляд, конечно, профессор хуй пойми каких наук желала своему единственному отпрыску другую партию.
Отпрыск думал не той головой, кричал, что любит, наверное, это мне в нем и нравилось, что Коля всегда кричал о своей любви, а потом кричал о ненависти и снова о любви.
Замкнутый адский круг.
Больной, и я чуть не стала такой же ненормальной.
— Крис, замерзнешь.
Курапов стоит в двух шагах, руки в карманах брюк, он сейчас не в форме и выглядит проще. Я жду разборок и упреков, слов о том, какая я испорченная и продажная. В конце концов, что шлюха и трахаюсь с пассажирами. Но Дима молчит, лишь смотрит тяжелым взглядом.
— Дай сигарету.
— Ты не куришь.
— Тогда скажи.
— Что?
— Все, что ты думаешь обо мне. Легче станет. Скажи, какая я.
— Прекрати.
— Что «прекрати»? Курапов, говори, я не обижусь.
Повышаю голос, двигаюсь ближе к нему. Он напряжен, а меня снова колотит изнутри. Хочется выплеснуть все, что скопилось, или пойти проблеваться, потому что начинаю задыхаться от всего и всех.
— Скажи, что я шлюха, ведь ты именно так думаешь. Ну! Говори!
Толкаю в грудь, а Дима хватает за плечи, встряхивает, в глазах десятки оттенков боли, но уже совсем нет гнева, он лучше меня справляется с эмоциями.
— Дура ты, Крис, я люблю тебя. А ты такая дура.
Любит?
— Дима, ты в своем уме?
— Нет, давно уже нет.
Долго молчу, перевариваю признание.
— О какой любви ты говоришь? У тебя семья, дети, ты ненормальный? Ты должен любить их.
— Я скотина последняя, так и живу. Думаешь, мне хорошо от этой любви? Думаешь, я счастлив? Да я уже все проклял, что вообще встретил тебя. Целый год словно и не живу, умом понимаю, что надо перевестись на другой борт, чтоб не видеть и не слышать тебя.
Мир сошел с ума.
Или только Курапов?
Надо переводиться самой на другой борт.
— Скажи, что там, в номере, это всего лишь спектакль и у вас ничего не было.
Молчу.
По всем нам плачет штатный психолог.
Глава 13
Вечером в ресторане гораздо больше гостей. Сижу за дальним столиком, где днем был странный тип с газетой. Жаль, он ее не оставил, так бы что интересного прочла.
Листаю яркую ленту инстаграма. Жанка выкладывает красоты Греции. Но ни на одной ее фотке вы не встретите девушку в форме и на работе, это строго запрещено. Бывшие одноклассницы вовсю постят фото детей.
О, ничего себе, Мартынова третьего родила. Когда люди все успевают?
Нет, я не завидую и не рада. Мне никак.
Школа — поганое время, не хочу его вспоминать. Всегда удивлялась этим странным желаниям и порывам встретиться с одноклассниками. Я их не видела одиннадцать лет и еще бы три раза по столько же не видеть.
Снова сообщение от Коленьки. Все, что осталось у меня от бывшего, это красивая фамилия и дорогущий столовый сервиз, подаренный его маман на свадьбу.
Она и сейчас меня пилит за то, что я забрала его. Он, конечно, мне никуда не уперся, но я ведь принципиальная. Заведу скоро двенадцать котов, будет из чего животным пожрать.
Коленька пишет, что ему нужна подпись в каких-то бумагах. С какого перепуга он начал читать бумаги? Мне кажется, в нашу с ним такую недолгую совместную жизнь. Если учесть все мои перелеты, курсы, недельные отлучки, Коленька читал только этикетки на освежителе воздуха для туалета, сидя на толчке.
Я почти на краю земли, мне не до бумаг.
Игнорирую.
Мое любимое за последние шесть месяцев занятие. А еще я наслаждаюсь свободой. Я одна, совсем одна. У меня своя квартира, хоть и съемная, не надо ни перед кем выворачиваться наизнанку и пытаться угодить. Только что на работе, но мне за это платят деньги, но я люблю свою работу.
Курапов, конечно, напрягает, надо проситься о переводе на другой борт. Но это непросто, начнутся разборки, десятки вопросов, тестов, допросы психолога и ковыряние в моих мозгах.
Отрываю взгляд от телефона, в зале ресторана шум и суета. Вижу, как входит компания молодых людей, восемь человек. Люблю рассматривать людей, когда одна и никто не мешает, так интересно угадывать их судьбы и характеры.
Пятеро парней и три девушки, местная золотая молодежь. Наверняка папа кого-то их них алмазный король или сколачивает свои миллионы на ловле крабов. Молодняк шумит, но никто не делает замечание. Никто не хочет терять прибыль и наживать врагов.
Одна парочка тискается на диване, две девчонки ушли в дамскую комнату, трое парней, сделав заказ, осматривают зал. Им лет по двадцать-двадцать два, не больше. Стильные шмотки, телефоны последней модели.
