– Она ушла, – спокойно сказал Мэтт. – Улыбнулась, помахала рукой, словно мы собирались кататься на американских горках, и ушла.
Мэтт
– Таким образом, подсудимая уходит и вечерний сеанс начинается. Что происходило дальше, доктор Томпсон? – спросил Эйб.
Он понял, что сеанс безнадежно испорчен, в тот момент, когда закрылся люк. В воздухе стояла неестественная тишина, а учитывая тяжелый запах пота и аромат моющего средства, которые наполняли комнату, дышать было почти невозможно. Китт попросила Пака медленнее обычного повышать давление, потому что ТиДжей только оправился от отита, так что эта часть заняла десять минут вместо обычных пяти. Давление росло, и вместе с тем воздух становился плотнее и жарче, если это вообще возможно. Плеер не был подключен к колонкам, и приглушенные звуки песни Барни «Что же мы увидим в зоо-зоо-зоопарке?», доносившиеся сквозь толстое стекло иллюминатора, создавали особенную ирреальную атмосферу, словно мы и правда очутились глубоко под водой.
– Без кондиционера было жарко, но в остальном все шло своим чередом, – сказал Мэтт, хотя это было не совсем правдой. Он ожидал, что женщины примутся обсуждать неожиданную веселость Элизабет и явно надуманную болезнь, но они молчали. Может, им было некомфортно сплетничать, когда Мэтт сидел между ними, может, дело было в жаре. Так или иначе, его радовала возможность углубиться в собственные мысли, ему надо было придумать, что сказать Мэри.
– Что послужило первым звоночком? – спросил Эйб.
– Плеер отключился прямо посередине песни, в тот момент в камере воцарилась абсолютная тишина. Ни гула кондиционера, ни Барни, ни болтовни. Секунда, и ТиДжей застучал в иллюминатор, словно плеер – это спящее животное, которое можно разбудить. Тогда Китт нарочито спокойным тоном сказала ТиДжею, что все в порядке, наверное просто батарейки сели.
Дальнейшее Мэтт помнил урывками, как старый фильм, где грубо нарезанные кадры скачками сменяются по мере вращения катушки. ТиДжей молотит кулаками по иллюминатору. ТиДжей сбрасывает кислородный шлем и бьется головой о стену. Китт пытается оттащить ТиДжея от стены.
– Вы попросили Пака прекратить сеанс?
Мэтт покачал головой. Сейчас, ясным днем, это было самое очевидное решение. Но тогда все смешалось.
– Тереза предложила закончить, но Китт отказалась, решив, что надо просто включить обратно плеер.
– Что сказал Пак?
– В комнате царил такой переполох, было очень шумно, так что я не все расслышал, но он упомянул, что раздобудет новые батарейки, только это займет несколько минут, – ответил Мэтт, взглянув на Пака.
– То есть Пак пошел разбираться с плеером. Что дальше?
– Китт сумела успокоить ТиДжея и надеть ему обратно шлем. Она пела ему песенки, чтобы он не бесился. Точнее, одну и ту же песенку. – песню Барни, на которой выключился мультфильм. Раз за разом, нежно и медленно, как колыбельную.
Сам Мэтт иногда, засыпая, мог слышать эту мелодию: «Я люблю тебя, ты любишь меня, мы счастливая семья». А потом резко просыпаться с ощущением, что сердце сейчас выскочит из груди, и будто видеть перед глазами картинку, как он отрывает толстую малиновую голову Барни и топчет ее, как фиолетовые лапы замирают посреди хлопка, а оставшееся без головы тело шатается.
– Что было потом? – спросил Эйб.
Все сидели тихо и спокойно, Китт напевала вполголоса, ТиДжей прильнул к ее груди с закрытыми глазами. Вдруг Генри сказал, что ему нужно пописать, и потянулся к банкам для мочи, стоявшим в дальнем конце комнаты. Грудью он наткнулся на ноги ТиДжея, тот вздрогнул, замахал руками и ногами, словно от дефибриллятора, принялся неконтролируемо пинать все вокруг. Мэтт оттащил Генри на место, но ТиДжей уже вырвался из шлема, бросил его на колени Китт и снова принялся биться головой.
Сложно поверить, что голова ребенка может столько раз подряд удариться о стальную стену с таким грохотом и не расколоться. Удары чередой следовали один за другим, буквально ужасая всех, кто их видел и слышал. Казалось, что следующий проломит ТиДжею голову. Мэтту захотелось стянуть собственный шлем, прижать ладони к ушам и зажмуриться. Казалось, Генри чувствовал то же самое. Он повернулся к Мэтту, широко распахнув глаза, яблоки чуть не выскакивали из глазниц, зрачки сузились до булавочного острия. Затишье перед бурей.
Мэтт взял маленькие ручки Генри в свои. Хотя их по-прежнему разделяли шлемы, он наклонился к Генри лицом к лицу, улыбнулся глазами и сказал, что все хорошо.
– Не забывай дышать, – добавил он и глубоко вдохнул, не отрывая взгляда от глаз Генри.
Генри дышал в такт с Мэттом. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Паника начала исчезать с лица Генри. Веки расслабились, зрачки расширились, в уголках губ заиграло подобие улыбки. В щели между верхними передними зубами Генри Мэтт заметил кончик лезущего зуба. Мэтт собирался сказать Генри, что у него скоро вылезет новый зуб, когда прозвучал грохот. Мэтт подумал сначала, что это разбилась голова ТиДжея, но звук был громче. С таким звуком могла бы колотиться о сталь сотня или тысяча голов сразу. Будто снаружи взорвалась бомба.
Мэтт моргнул – сколько это длилось? Десятую долю секунды? Сотую? А потом там, где было лицо Генри, появился огонь. Еще быстрее. Лицо, моргание, огонь. Лицо-моргание-огонь. Лицо-огонь.
Эйб долго молчал. Мэтт тоже. Просто сидел и слушал всхлипывания и вздохи со скамеек зрителей, из рядов присяжных, отовсюду, кроме стола подсудимой.
– Адвокат, вы хотите сделать перерыв? – спросил судья у Эйба.
Эйб взглянул на Мэтта, подняв брови. Морщины вокруг глаз и рта у того показывали, что он тоже устал, что не против остановиться.
Мэтт обернулся к Элизабет. Она, как и весь день, была необыкновенно сосредоточена, лицо не выражало ни малейшей заинтересованности. Он ожидал, что к этому моменту фасад треснет, она начнет причитать, как любила сына, как не смогла бы навредить ему. Хоть что-то должно было выказать отчаяние, которое должен бы испытывать любой человек, обвиненный в убийстве собственного ребенка, услышав подробности его смерти. К черту декорации, к черту правила. Но она ничего не говорила, ничего не делала. Просто слушала, уставилась на Мэтта с деловым любопытством, словно смотрела фильм о климате в Антарктиде.
Мэтту хотелось подбежать, схватить ее за плечи и встряхнуть. Хотелось встать рядом с ней прямо лицом к лицу и заорать, что его до сих пор преследуют кошмары. Например, Генри в тот момент, похожий на инопланетянина с детских рисунков, – шарообразная голова в пламени, остальное тело без повреждений, одежда не тронута, только ноги дергаются в беззвучном крике. Он хотел вложить эту картинку ей в голову, передать, телепатически или как-то еще, лишь бы взломать ее маску, скинуть куда подальше, чтобы она никогда не смогла ее отыскать.
– Нет, – ответил Эйбу Мэтт, уже позабывший об усталости. Ему уже не нужна была пауза, о которой он просил. Чем быстрее он отправит эту сволочь в царство мертвых, тем лучше. – Я готов продолжать.
