Мэтт
Он думал, сегодня будет легче, чем вчера. Все рассказав, он почувствовал себя опустошенным, как бывает, когда его вырвет с перепоя.
Но снова подойти, снова встать к барьеру, поднять голову оказалось тяжелее. Столько людей гадали, почему он, здоровый молодой парень, доктор, в конце концов, позволил маленькому мальчику сгореть заживо у него на глазах?
– Доброе утро, доктор Томпсон. Я Шеннон Ог, адвокат Элизабет Уорд.
Мэтт кивнул.
Шеннон сказала:
– Я хочу высказать соболезнования по поводу того кошмара, который вам довелось пережить. И заранее извиняюсь за то, что вам приходится снова все вспоминать в таких подробностях. Я не намерена вас расстроить, всего лишь хочу докопаться до правды. Если вам потребуется пауза, дайте мне знать, в любой момент. Хорошо?
Мэтт почувствовал, что челюсти расслабились, и вопреки своей воле улыбнулся. Эйб закатил глаза. Ему не нравилась Шеннон. Он описал ее как «шишка с пафосной фабрики адвокатов», и Мэтт ожидал увидеть юриста, как в телешоу: волосы, собранные во французский пучок, юбка-карандаш, стилетто, загадочная улыбка, божественна как ад. Но Шеннон, наоборот, походила на добрую тетушку, очень ласковую, в помятом свободном костюме, с расплывчатым пятном седеющих волос по плечи. Заботливая, с щедрым бюстом, типаж не роковой женщины, скорее кормилицы. Эйб предупреждал, что она – враг, но Мэтт так нуждался в нежности со стороны женщины, что поддался.
– А теперь, давайте начнем с простого, – сказала Шеннон, приступая к самому главному. – Можете отвечать просто да или нет. Вы видели, как Элизабет поджигает что-либо в окрестностях Субмарины Чудес?
– Нет.
– Вы видели, как она курит или держит сигарету?
– Нет.
– Вы видели, как курит кто-то, связанный с сеансами ГБО?
Мэтт почувствовал, что лицо у него горит. Тут надо полегче.
– Пак не разрешал курить рядом с ГБО. Все мы это знали.
Шеннон улыбнулась и подошла поближе.
– Получается, на мой вопрос ответ нет? Вы видели кого-нибудь на территории Субмарины Чудес с сигаретами, спичками или чем-то аналогичным?
– Да. То есть, нет, – сказал Мэтт. Он не лгал, технически ручей тек за пределами «территории», но сердце у него все равно заколотилось.
– Известно ли вам, чтобы кто-либо из имеющих отношение к Субмарине Чудес курил?
Мэри сказала однажды, что Пак предпочитает «Кэмелы». Но тут он напомнил себе, что ему этого знать не положено.
– Не могу сказать. Я видел их только на сеансах, где курение запрещено.
– И правда, – Шеннон пожала плечами и прошла к своему столу, словно это были лишь протокольные вопросы, от которых она не ждала никакого результата. На полпути она обернулась и бросила как бы невзначай:
– Кстати, а вы курите?
Мэтт как будто почувствовал покалывание в отсутствующих пальцах, почти ощутил тонкую сигарету «Кэмел» между ними.
– Я? – он понадеялся, что его усмешка не выглядела такой же искусственной, какой ощущалась. – Я столько раз видел на рентгене легкие курильщиков, что не стал бы курить под угрозой смерти.
Она улыбнулась. К счастью, она пыталась его умаслить и не стала требовать более однозначного ответа. Она взяла что-то со стола и неторопливо вернулась к нему.
– Вернемся к Элизабет. Вы когда-нибудь видели, чтобы она била Генри? Причиняла ему какой-либо вред?
– Нет.
– Вы видели, чтобы она кричала на сына?
– Нет.
– Следы плохого обращения? Лохмотья, вредная еда – хоть что-то?
Мэтт представил себе Генри в дырявых носках с пачкой «Скиттлз» и рассмеялся. Элизабет никогда не позволила бы ему попробовать что-либо не органическое, с красителями или сахаром.
– Определенно нет.
– Наоборот, она очень много усилий вкладывала в заботу о Генри, можно так сказать?
– Наверное, да, – Мэтт приподнял брови.
– Она проверяла его барабанные перепонки отоскопом перед и после каждого сеанса, верно?
– Да.
– Другие родители так не делали, верно?
– Нет. То есть, не делали.
– Она читала ему книги перед сеансами?
– Да.
– Она делала ему домашние перекусы?
– Да. По крайней мере, она так говорила.
Шеннон взглянула на него, склонив голову на бок.
– Элизабет готовила все сама, потому что у Генри была сильная пищевая аллергия, так?
– По ее словам, да.
Шеннон подошла ближе и склонила голову на другой бок, словно изучая абстрактную картину, у которой она не может определить, где верх, а где низ.
– Доктор Томпсон, вы обвиняете Элизабет в том, что она лгала об аллергии Генри?
Мэтт почувствовал, как у него покраснели щеки.
– Не обязательно. Я просто не знаю, что было на самом деле.
– Что ж, позвольте мне это исправить, – Шеннон передала ему документ. – Расскажите, что это.
Мэтт просмотрел бумагу.
– Это результаты лабораторных исследований, подтверждающие, что у Генри сильная аллергия на арахис, рыбу, морепродукты, молочные продукты и яйца.
Эйб посмотрел на него и покачал головой.
– Попробуем еще раз. Элизабет давала Генри домашние снэки, которые точно не содержали аллергенов, так?
– Похоже, что это так.
– Вы помните тот случай с арахисом, на который у Генри самая сильная аллергическая реакция?
– Да.
– Что произошло?
– У ТиДжея руки были в арахисовом масле, он ел сэндвич. Когда он входил, чуть-чуть масла осталось на ручке люка. Генри схватил ручку за то же самое место, но Элизабет, к счастью, это заметила.
– Что она сделала?
Она дико заорала: «Генри может умереть!» И вела себя так, словно коричневое пятнышко перед ней – это страшная кобра. Но разве такое описание не сыграет на руку адвокату Элизабет, создавая образ заботливой матери?
– Элизабет попросила мальчиков вымыть руки, а Пак вымыл комнату, – сказал он, стараясь, чтобы прозвучало обыденно, но это не была обычная ситуация, Элизабет требовала, чтобы ТиДжей почистил зубы, умылся и даже переоделся.
– Если бы Элизабет не заметила арахисовое масло, что бы произошло?
Шеннон еще не закончила говорить, как Эйб встал, скрип его стула по полу провозгласил протест буквально как труба.
– Возражаю. Если это не призыв к спекуляциям, то что тогда?
– Ваша честь, небольшое отступление? Обещаю, это кое-что даст, – сказала Шеннон.
