– Делай, что тебе говорят.
Его слова были тихими, сказанными почти шепотом, но прозвучали как команда.
Рука Янг упала. Как глупо было думать, всего из-за минутной нежности прошлым вечером, что Пак изменился, что он перестал быть традиционным корейским мужчиной, ожидающим от жены беспрекословного подчинения на людях. Она вышла вместе с Мэри.
На полпути по коридору они услышали, как позади захлопнулась дверь. Мэри остановилась, огляделась и на цыпочках вернулась к переговорной.
– Что ты делаешь? – шепотом произнесла Янг.
Мэри молча приставила палец к губам и прильнула ухом к двери.
Янг оглядела коридор. Вокруг никого. Она подбежала к Мэри и тоже прислушалась.
Слышно ничего не было. Удивительно, Эйб из тех людей, кто не любит молчания. Она не помнит ни одной встречи, когда они бы не тонули в речах Эйба, изливавшихся единым потоком без малейших перерывов. Что же означает эта тишина? Неужели Эйб теперь настороже и тщательно взвешивает каждое слово, потому что Пак стал подозреваемым в убийстве?
Наконец Эйб заговорил:
– Сегодня многое всплыло наружу. Это доставляет беспокойство.
Его слова звучали увесисто и нарочито размеренно, как реквием.
Пак ответил мгновенно, словно только и ждал случая спросить:
– Теперь я подозреваемый?
Янг ожидала, что Эйб воскликнет «Нет! Конечно же, нет!», но этого не произошло. Она слышала только тихий скрип пряди волос Мэри у нее на зубах. Это была дурная привычка, появившаяся у нее в первый год жизни в Америке.
Некоторое время спустя Эйб ответил:
– Не более, чем кто угодно другой.
И что это значит? Эйб часто говорит подобное, когда сперва кажется, что его слова призваны ободрить, но, если подумать, они оставляют место для интерпретаций размером с храм. После полицейского разбирательства по делу о халатности, например, он сказал Паку: «Вы все равно что оправданы». Ни оправдан, ни обвинен, да и как что-то кроме полного снятия обвинений может быть все равно что оправданием?
– Есть некоторые… неувязки, – продолжил Эйб. – Например, звонок в страховую компанию. Это вы звонили?
– Нет, – сказал Пак. Янг хотела крикнуть ему, чтобы он отвечал подробнее, объяснил, что у него не было необходимости звонить, поскольку он уже знал ответ. Перед подписанием договора она помогла ему перевести условия. Они тогда посмеялись над идиотскими американскими договорами, где отводят по несколько параграфов на очевидные вещи, известные даже младенцам. Она особо отметила тогда раздел про поджог («Целых две страницы, чтобы объяснить, что они ничего не заплатят, если ты сам подожжешь свое имущество или подговоришь кого-то это сделать!»)
– Вам следует знать, что мы запросили аудиозапись звонка, – сообщил Эйб.
– Отлично. Это докажет, что звонил не я, – с возмущением в голосе сказал Пак.
– У кого-либо еще мог быть доступ к телефону Мэтта во время утреннего сеанса? – спросил Эйб.
– Нет. Мэри уходила в 8:30 на подготовительные курсы. Янг убиралась после завтрака. Во время утреннего сеанса я там всегда был один. Но… – голос Пака затих.
– Но что?
– Был один раз, когда Мэтт сказал, что у него телефон Жанин, а у Жанин – его. Что они перепутали телефоны.
Янг вспомнила. Мэтт тогда очень расстроился, он чуть не пропустил сеанс, чтобы быстрее вернуть свой телефон.
– Это было в тот день, когда был сделан звонок? За неделю до взрыва?
– Я точно не помню.
Долгая пауза, потом Эйб спросил:
– Жанин знает, в какой компании вы застрахованы?
– Да, – ответил Пак. – Она нам ее и порекомендовала. Там страхуется ее компания.
– Любопытно.
Что-то в последних репликах, похоже, разбило осторожность Эйба, к нему вернулась его быстрая речь, то громче, то тише, звуковое подобие американских горок.
– А теперь по поводу вашего соседа. Так вы покидали ангар во время того последнего сеанса?
– Нет, – сказал Пак. Его недвусмысленное отрицание заставило Янг поморщиться, задуматься, что за человек ее муж, раз он может так спокойно, уверенно, без раздумий соврать.
– Ваш сосед утверждает, что видел вас снаружи в течение десяти минут до взрыва.
– Либо врет, либо его подводит память. Я в тот день много раз выходил проверять провода, смотрел, приехали ли уже рабочие. Но всегда в перерывы, не во время сеансов, – голос Пака звучал уверенно и почти надменно.
Эйб окончательно отбросил всякую скованность и сказал:
– Послушайте, Пак. Если вы что-то замалчиваете, теперь самое время это сказать. Вы пережили серьезную травму. Память может подвести. Что-то перепутать – нормально. Вы удивитесь, если узнаете, сколько свидетелей утверждали мне, будто в деталях помнят что-то одно, а потом я пересказывал им показания кого-то еще и хоп – они вспоминали что-то, что до того совершенно забыли. Важно во всем признаться сейчас, до того, как вы дали показания под присягой. Если сразу рассказать присяжным все как есть, все будет нормально. Если подождать, это уже не прокатит. Они начнут задаваться вопросами. Что он скрывает? Зачем он изменил показания? А потом хоп – и Шеннон кричит про разумные основания для сомнения, и все разваливается на кусочки.
– Этого не случится. Я говорю правду, – Пак повысил голос.
– Важно, чтобы вы поняли, рассказ соседа звучит очень убедительно, – сказал Эйб. – Он говорил по телефону с сыном и описывал тому, как вы что-то делаете с шариками, запутавшимися в проводах, или что-то такое. Сын это подтвердил. Записи разговоров совпадают. Вы все не можете говорить правду.
– Значит, они ошибаются, – сказал Пак.
– Чего я не могу понять, так это зачем вы сейчас сопротивляетесь, – продолжил Эйб, словно не заметив слов Пака. – Ведь это идеальное алиби, сторонний наблюдатель подтверждает, что вас не было рядом, когда начался пожар. Шеннон может сколько угодно кричать о том, что вы не открыли вовремя люк, но это не изменит того, что Элизабет устроила поджог. Моя цель – посадить эту женщину в тюрьму, и меня полностью устраивает версия Спинума. В отличие от вашей лжи. Потому что если вы лжете, я задаюсь вопросом, а что же вы скрываете?
Мэри снова принялась жевать прядь волом, скрип зубов на волосах в тишине казался еще громче, еще упорнее, совпадая со стуком сердца в ритме крещендо у Янг в ушах.
– Я был в ангаре, – сказал Пак.
Мэри встряхнула головой. Она вся хмурилась, морщилась от возбуждения, шрам на щеке выступил, белый и рельефный.
– Нам надо что-то предпринять. Ему нужна помощь, – сказала Мэри по-английски.
– Твой отец велел нам не вмешиваться. Мы должны слушаться, – ответила Янг по-корейски.
