– Отпустите! Она ничего не знает. Я должен ей рассказать.
Тереза перестала дышать. Элизабет не знала, что ее сын погиб.
И тут на сцене появился Стив Пирсон, с ужасающе широкими плечами и без единого волоска на голове, как карикатура на злодея из кино.
– Сэр, мы найдем маму погибшего мальчика, – сказал он высоким писклявым голосом, совершенно не похожим на глухой бас, какого ожидаешь от такого великана. Это казалось неправильным, точно на его собственный голос наложили запись маленького мальчика. – Мы ей сообщим.
Сообщим. Мэм, нам надо кое-что вам сообщить, представила себе Тереза его слова, точно смерть Генри – это занятный отчет Си-Эн-Эн от иностранного корреспондента. Ваш сын погиб.
Нет. Она не позволит чужаку, похожему на скандинавского борца сумо и говорящему как бурундучок Элвин, рассказать Элизабет, не позволит ему отравить тот момент, который она будет переживать снова и снова. Тереза сама через это прошла, как такой весь из себя важный и занятой врач говорил ей: «Я звоню, чтобы сообщить, что ваша дочь в коме». А когда она ошеломленно переспросила: «Что? Это шутка?», он перебил ее, сказав: «Вам лучше приехать как можно быстрее. Едва ли она еще долго протянет». Тереза хотела теперь, чтобы Элизабет рассказал друг, аккуратно, чтобы можно было вместе поплакать и обняться, как она хотела бы, чтобы ее обнял бывший муж, вместо этого передавший неприятную обязанность незнакомцу.
Тереза оставила Розу с парамедиками и отправилась на поиски Элизабет. Было 8:45, сеанс должен был закончиться уже давно. Где же она? В машине нет. Можно, пошла прогуляться? Мэтт как-то упоминал приятную тропинку вдоль ручья.
Она отыскала Элизабет через пять минут, та лежала на одеяле у ручья.
– Элизабет, – позвала Тереза, но не получила ответа. Подойдя поближе, она заметила белые наушники. Доносились металлические, резкие отзвуки музыки, смешиваясь с бурлением ручья и пением сверчков.
Темнеющее небо отбрасывало на лицо Элизабет фиолетовую тень. Глаза были закрыты, на губах слабая улыбка. Умиротворение. Пачка сигарет и спичек на одеяле рядом с окурком, скомканной бумажкой и термосом.
– Элизабет, – снова позвала Тереза. Ничего. Тереза наклонилась и выдернула наушники. Элизабет вздрогнула, отпрянув. Термос опрокинулся, из него вытекла светло-соломенная жидкость. Вино?
– Боже, поверить не могу, что уснула. Сколько времени? – спросила Элизабет.
– Элизабет, – сказала Тереза, взяв ее за руки. Отблески машин скорой помощи подсвечивали небо, как отдаленный фейерверк. – Случилось кое-что ужасное. Был пожар, взрыв. Все случилось очень быстро, – она сжала руки Элизабет. – Я боюсь, что Генри… ему не повезло… он… он…
Элизабет промолчала. Он не переспросила: «Он что?», не охнула, не закричала. Она просто смотрела на Терезу, равномерно моргая, словно отсчитывая секунды, пока Тереза наконец произнесет последнее слово. Пять, четыре, три, два, один. Пострадал, мечтала сказать Тереза. Это близко, почти. Но оставляет место надежде.
– Генри мертв, – сказала наконец Тереза. – Мне очень жаль. Не могу передать…
Элизабет зажмурилась и подняла руку, словно хотела что-то сказать. Стоп. Она слегка раскачивалась, взад-вперед, как рубашка на веревке от летнего ветерка, и когда Тереза наклонилась, чтобы остановить движение, она открыла рот в беззвучном вопле. Отбросила голову назад, и Тереза осознала: Элизабет смеется. Громко, высоким, маниакальным хохотом, словно повторяя мантру: Он мертв, он мертв, он мертв!
Тереза слушала показания детектива Пирсона об остатке той ночи. Элизабет с легким спокойствием оглядела сцену происшествия. Он подвел ее к носилкам Генри и не успел остановить, как она уже откинула белую простынь с лица. Она не закричала, не заплакала, не вцепилась в тело, как другие родители от горя, и он объяснил это себе оцепенением, потрясением, но все же было жутковато.
Все время, что он перечислял эти факты, которые уже были ей известны, она и сама все это наблюдала, Тереза смотрела вниз, разглаживая морщинки на руках, и вспоминала крик Элизабет: «Он мертв!» Тот хохот подсказывал ей, что Элизабет не убивала сына, а если и убила, то не намеренно, это не убийство. В восемь лет Тереза провалилась под лед на пруду. Вода была настолько холодной, что обжигала. Таким же звучал хохот Элизабет, словно ей настолько больно, что она уже не в состоянии плакать, и сразу перешла на следующую ступень: пронизанный горем хохот, выражавший боль сильнее, чем могут передать крик или слезы. Но как это объяснить, как рассказать, что это не был смех? Хватит того, что она пила и курила – неподобающее поведение для матери. Смех, когда тебе сообщают о смерти сына, выставит ее по меньшей мере ненормальной, а в худшем случае психопаткой. Поэтому она молчала.
Эйб положил что-то на подставку. Исписанный листок, вырванный из блокнота. В основном списки дел: номера телефонов, ссылки, списки покупок. Пять предложений в разных частях листка были выделены желтым: «Я так больше не могу»; «Верните мне мою жизнь»; «Все закончится СЕГОДНЯ!!!»; «Генри = жертва? Как?» и «БОЛЬШЕ НИКАКОГО ГБО», последняя фраза обведена в кружочек раз двенадцать, так маленький ребенок рисует смерч. Неровные линии тянулись поперек листка: его порвали, а потом склеили заново, как пазл.
– Детектив Пирсон, расскажите нам, что это такое, – попросил Эйб.
– Это увеличенная копия записки, найденной на кухне подсудимой, с выделенными строками. Ее порвали на девять частей и выбросили в мусорное ведро. Анализ почерка подтвердил, что ее написала подсудимая.
– Получается, подсудимая написала, порвала и выбросила эту записку. Почему это важно для нас?
– Здесь явно какой-то план. Подсудимая устала заботиться о своем особенном ребенке. Она планировала все «закончить» тем вечером, – он изобразил в воздухе кавычки. – «Больше никакого ГБО», написала она. Сравнив ссылки и номера телефонов с историей браузера и телефонных звонков подсудимой, мы определили, что она написала все это в день взрыва. Несколько часов спустя система ГБО взрывается и убивает ее сына. А она в этот момент празднует с вином и сигаретой, что можно истолковать как величайший символ свободы от родительских обязанностей, – Пирсон поморщился, глядя на Элизабет, словно откусил кусок от испорченной еды, а Тереза подумала, не так же он бы смотрел на нее, если бы видел, как вчера вечером она пряталась в машине, выцарапывая еще несколько минут свободы от собственного ребенка-инвалида.
– Подсудимая могла иметь в виду, что она устала и планирует закончить курс ГБО. Это возможно, детектив?
– Она в тот день рассылала письма, отменяющие все остальные занятия Генри: развитие речи, ортопед, ЛФК, социальная адаптация – все, кроме ГБО. Почему было не отменить заодно и ГБО, если фраза «Больше никакого ГБО» означала лишь, что она хочет бросить терапию? Разве только она знала, что в этом нет нужды, поскольку все и так будет уничтожено, – рассудил Пирсон, покачав при этом головой.
– Хмм, весьма любопытно, – сказал Эйб с видом «я тут что-то не понимаю».
