– Да, у меня есть алгоритм на одну страницу, который я использую на семинаре.
– Я уверена, вы следили, чтобы этот алгоритм отражал не только написанное в учебниках, но и ваш опыт, знания из реального мира о том, какие виды улик наиболее достоверны и значимы. Это верно?
– Да.
– Потрясающе, – сказала Шеннон и поставила лист бумаги на подставку.
– Детектив, это ваша схема? – спросила Шеннон. Сладость ее голоса стала приторной, с налетом издевки.
– Откуда у вас это? – одновременно с ней воскликнул Пирсон.
– Протестую, – заявил Эйб. – Схема ошибочна. Мисс Ог отлично знает, что законы штата Вирджиния не различают прямые и косвенные улики.
– Ваша честь, – возразила Шеннон, – можно спорить о технических формальностях, когда мы выдаем инструкции присяжным. Сейчас же я расспрашиваю ведущего криминалиста о его методах расследования. Документ не конфиденциален, и это его слова, а не мои.
– Протест отклонен, – сказал судья.
Эйб недоверчиво раскрыл рот. Потом покачал головой и сел на место.
– Детектив, я повторю вопрос, – сказала Шеннон, вернувшись к своему естественному серьезному тону, сахарность слетела, как банановая кожура. – Это ваша таблица, вы ею пользуетесь, чтобы инструктировать других криминалистов, в том числе работавших над этим делом?
– Да, – пробормотал детектив Пирсон, сперва смерив Шеннон взглядом.
– Таким образом, эта схема говорит, что, по вашему опыту, прямые улики лучше и надежнее косвенных. Верно?
Пирсон взглянул на Эйба, тот хмурился и поднимал брови, словно говоря, знаю, знаю, но что я могу поделать. Пирсону оставалось только ответить «Да».
– Чем отличаются два вида улик? На семинаре вы используете пример бегуна, верно?
Лицо Пирсона исказилось смешанным выражением удивленного восхищения и раздражения. Он наверняка сейчас вычисляет крысу и обдумывает, что он сделает с предателем. Он помотал головой, словно очищая голову от лишних мыслей, и сказал:
– Прямая улика в случае с бегуном – кто-то, кто видел, как тот бегает. Косвенная улика – если его видели в костюме для бега рядом с дорожкой, с красным потным лицом.
– И косвенные улики могут навести на ложный след. Потный человек мог еще только собираться бегать, а мог просто сидеть в нагретой машине. Верно?
– Да.
– Давайте теперь вернемся к нашему случаю. Следуя вашей инструкции, сначала важнейшие прямые улики. Первый вид прямой улики в вашем списке – свидетель. Кто-нибудь видел, как Элизабет разводила огонь?
– Нет.
– Кто-нибудь видел, как она курит или зажигает спичку рядом с ангаром?
– Нет.
Шеннон взяла толстый маркер и вычеркнула первый пункт списка прямых улик, «Очевидцы».
– Следующее, имеются ли видеозаписи или фотографии того, как Элизабет разводит огонь?
– Нет.
Она вычеркнула пункты «Аудио/видео записи с места преступления» и «Фотографии подозреваемого в момент преступления».
– Далее идут «Записи преступления, выполненные подозреваемым, свидетелем или сообщником». У нас что-то есть?
Услышав ответ «Нет», Шеннон вычеркнула еще один пункт.
– Это оставляет нам «Святой Грааль: признание». Элизабет ведь не призналась в том, что это она совершила поджог?
– Не призналась, – он сжал губы до тонкой розовой ниточки.
– Значит, прямых улик, что преступление совершила Элизабет, у нас нет, ничего такого, что вы расцениваете как «лучшие и более надежные» улики против нее, так?
– Так, но… – Пирсон резко вдохнул, раздувая ноздри, как лошадь.
– Спасибо детектив. Итак, прямых улик у нас нет, – Шеннон жирно зачеркнула в таблице обобщающие слова «Прямые улики».
Шеннон отошла и улыбнулась. Это была необузданная улыбка, торжество победителя отражалось в каждой клеточке лица: глазах, щеках, губах, скулах, даже уши у нее приподнялись. Забавно, как она вкладывалась в дело, хотя результат заседания, в сущности, не повлияет на ее жизнь. Выиграет она или проиграет, у нее останется прежняя ставка, прежний дом, прежняя семья, в то время как для Элизабет исход суда был равнозначен выбору между жизнью в предместье и смертным приговором. Так отчего же она не разделяла возбуждения Шеннон?
Шеннон продолжила:
– Нам остались только косвенные улики, которые, по вашим собственным словам, не столь надежны. Первая из них – «дымящееся ружье», или в нашем случае дымящаяся сигарета, – несколько присяжных усмехнулись. – Вы нашли ДНК, отпечатки пальцев или иные экспертные улики на сигарете или спичке с места взрыва?
– Огонь нанес слишком большие повреждения, чтобы было возможным добыть информацию, подтверждающую личность, – сказал Пирсон.
– То есть, нет, детектив?
– Нет, – он сжал губы.
Шеннон вычеркнула пункт «Дымящееся ружье» в списке косвенных улик.
– Следующий пункт, возможность совершить преступление, предлагаю не обсуждать. Огонь ведь начался снаружи, за ангаром, так?
– Да.
– И кто угодно мог зайти туда и разжечь огонь. Там ведь нет ни замка, ни забора?
– Конечно, но мы говорим не о теоретической возможности. Мы ищем реальную возможность совершить преступление, человека поблизости и без алиби, как наша обвиняемая.
– Близость и отсутствие алиби. Понимаю. Как насчет Пака Ю? Он был поблизости. Собственно, он был гораздо ближе, чем Элизабет, разве нет?
– Бал, но у него есть алиби. Он был внутри ангара, это подтвердили его жена, дочь и пациенты.
– Ах да, алиби. Детектив, известно ли вам, что один из соседей утверждает, что видел Пака Ю вне ангара прямо перед взрывом.
– Известно, – сказал Пирсон с уверенностью в голосе и улыбкой человека, который знает что-то, чего не знает никто другой. – А известно ли вам, мисс Ог, что Мэри Ю объяснила, что это она была снаружи тем вечером, а сосед, услышав об этом, подтвердил, что человеком, которого он видел издалека, могла оказаться Мэри? – покачал головой Пирсон и усмехнулся. – Судя по всему, Мэри забрала волосы под бейсболку, поэтому он принял ее за мужчину. Простительная оплошность.
– Протестую. Пожалуйста, не учитывайте этот ответ… – сказала Шеннон.
– Мисс Ог сама спросила, ваша честь, – встал Эйб.
– Протест отклонен, – сказал судья.
Шеннон повернулась к присяжным спиной и опустила глаза, словно просматривая записи, но Элизабет видела, что глаза у нее плотно зажмурены и глубокие морщины избороздили лоб. Мгновение спустя она распахнула глаза и повернулась к Пирсону:
