Мэри
Он пошла в любимый уголок леса. Уединенная тропинка, где ручей проглядывал сквозь густую рощу плакучих ив. Сюда она приходила подумать, когда бывала чем-то расстроена, сюда она пришла год назад после того ужасного вечера с Мэттом в ее день рождения, и прямо перед взрывом, после того как Жанин швырнула в нее сигареты. Сидя здесь на плоском гладком камне под журчание ручья неподалеку, за ширмой ив, отгораживающей ее от мира, она ощущала безопасность и спокойствие, единение с лесом. Кожа словно перетекала в воздух, воздух врезался в кожу, частица за частицей они менялись, от чего она начинала расплываться по краям, как картина импрессиониста, внутренности вытекали через поры и растворялись в небе, а она становилась легче, невесомее.
Мэри нагнулась и опустила руки в воду. Течение здесь было сильное, быстрая вода ворочала гальку, щекотала ей пальцы. Она зачерпнула и потерла руку там, где ее касался Мэтт. В животе успокоилось, но мозг все еще находился в странном состоянии ускоренного паралича, мысли мелькали, но глубоко думать она была не в состоянии. Она стояла и дышала, пытаясь подстроиться под раскачивание ивовых веток, формировавших зеленую завесу вокруг. Их движения из стороны в сторону напоминали колебания элементов травяной юбки танцора Хула. Ей надо было распутать мысли, обдумать все последовательно, по одной за раз.
Сигарета и спички, которыми развели огонь, были те же самые, что Жанин швырнула в нее. Это наверняка. Вопрос только в том, кто: кто подобрал их в лесу, принес к ангару, выстроил горку спичек, зажег сигарету, положил ее сверху и ушел? Жанин? Элизабет? Демонстранты?
Изначально Мэри подозревала Жанин. Выйдя из комы, еще в больнице, где врачи ее истыкали и искололи, она вспоминала ярость Жанин и считала это ее действиями под влиянием неконтролируемого гнева и стремления уничтожить все, связанное с Мэри.
А теперь она мучалась, обдумывая, что же можно рассказать полиции – хватит ли у нее смелости сказать все? Придется ли раскрыть и унизительные подробности ее дня рождения с Мэттом? Мама рассказала ей об Элизабет, о том, что она курила, жестоко обращалась с ребенком, какие поиски вела в интернете, и все такое, и Мэри это убедило. Все сходилось: должно быть, Элизабет нашла сигареты там, куда их бросила Жанин, с их помощью развела огонь, который с огромной вероятностью должен был убить ее сына и навести подозрение на демонстрантов. Пугающая точность расчета. Это и еще уверенность Эйба «на сто с лишним процентов» в виновности Элизабет помогали Мэри, когда сознание подводило, когда ей так тяжело было молчать о событиях той ночи.
Но сегодня все изменилось. И этому поспособствовал не только перекрестный допрос (дело Эйба против Элизабет оказалось не таким пустячным, как он обещал), но еще и признания Мэтта только что. Мэтт утверждает, что он не говорил с Жанин о Мэри, не просил ее встретиться с Мэри вместо него. Что это значит? Были ли ложь и тайны Жанин частью плана с поджогом и убийством? Разозлилась ли она еще сильнее, чем думала Мэри (может, как-то узнала о ее дне рождения?), и сама положила сигарету рядом с ангаром, зная, что ее муж внутри, чтобы попытаться его убить?
Нет. Это невозможно. Только чудовище может оставить горящую сигарету рядом с включенным кислородом, зная, что внутри беспомощные дети со своими матерями. А Жанин – врач, она призвана спасать человеческие жизни, она много сил вложила в основание «Субмарины Чудес», она не была чудовищем. Или все же была?
Ко всему прочему сегодня выяснилось кое-что странное о демонстрантах. Детектив Пирсон сказал, что исключил их из списка подозреваемых, потому что из полиции они поехали прямиком в Вашингтон. Но это не могло быть правдой: ее отец видел их неподалеку от участка всего за десять минут до взрыва. Почему демонстранты врут? Что они такого сделали, что надо скрывать?
Мэри подошла к ближайшей иве и коснулась ветвей, свисавших почти до самой земли. Она провела пальцами между ними, распутывая, как мама прочесывала ей волосы когда-то. Вошла под завесу ив, чувствуя, как словно покрытые перьями ветки мягко гладят ее по лицу, от чего вокруг вокруг шрама ощущалалось покалывание и щекотание.
Шрам. Бесполезные ноги отца в инвалидной коляске. Смерть мальчика и женщины. Мать мальчика обвиняется в убийстве, а если она не имела отношения к пожару, это несправедливо проводит ее через сущий ад. А теперь еще отца Мэри обвиняют в убийстве. Столько боли и разрушения вызвано ее молчанием. Учитывая все, что она теперь знает, учитывая ее подозрения в отношении Жанин и демонстрантов, ее все растущее сомнение, что Элизабет имела к этому отношение, разве не ее священный долг все рассказать, неважно, какими окажутся последствия?
Эйб сказал, она сможет скоро дать показания. Возможно, ей ровно это и нужно. Шанс, нет, обязанность рассказать правду. Она подождет еще один день. Эйб сказал, что завтра он представит самые поразительные, неопровержимые доказательства вины Элизабет. Она подождет, что это будет. Если сомнения сохранятся, если останется хоть малейший шанс, что Элизабет невиновна, она выйдет вперед в суде и расскажет обо всем, что случилось прошлым летом.
Жанин Чжо
Она направилась прямо к кухонному шкафу, где хранился вок. Это был подарок на девичник от одной из кузин Мэтта, которая сказала: «Знаю, его не было в твоем списке, но мне показалось уместным…» Она не объяснила, что имела в виду под уместностью, но Жанин поняла: это потому, что она из Азии. Воками пользуются в Китае, не в Корее, хотела поправить она, но прикусила язык и поблагодарила за продуманный подарок. Она собиралась отдать его на благотворительность или передарить, но сохранила, засунув в глубину шкафа, за прочий хлам, которым никогда не пользовалась.
Она второй раз в жизни открыла коробку с воком и достала буклет с инструкциями и рецептами. Пролистала, пока не нашла ее – злосчастную записку на бумаге из магазина «Эйч-Март», которую она спрятала и старалась забыть весь прошлый год.
Сегодня в суде она впервые осознала, что кто-то еще, кроме Мэтта, Мэри и нее самой знал о записке, и ее существование даже не обсуждалось. Подумать только, она чуть не упустила момент, когда это всплыло сегодня на заседании. Когда Пирсон сказал, что демонстранты невиновны, она погрузилась в собственные воспоминания и размышления. Ведь она видела, как они проезжали мимо «Субмарины Чудес», но во сколько (20:10? 20:15?) И насколько в таком случае надежны эти «данные с сотовых вышек», если покрывают их ложь? О Боже, а вдруг где-то есть данные пеленга ее собственного номера? Тут с места поднялась Тереза и выкрикнула: «Я видела записку на бумаге из “Эйч-Март!”» Сердце Жанин забухало в грудной клетке, и ей пришлось поправить волосы, чтобы скрыть пылающие щеки.
Зачем она ее сохранила? Ей не могла прийти в голову ни одна причина, кроме предельной глупости. В больнице после взрыва, когда она подслушала разговор полицейских, что они обнаружили сигареты и будут прочесывать лес утром, она запаниковала и поехала в Бухту Чудес посреди ночи, чтобы забрать предметы, которые так бездумно оставила. Она не нашла ни сигарет, ни спичек, только записку, за кустом рядом с квадратной площадкой, огороженной желтой лентой (место пикника Элизабет, как она потом узнает). Она взяла записку и, по необъяснимой странной причине, решила ее не выбрасывать.
