– Протестую, давление на свидетеля, – произнес Эйб.
– Отклонено, – сказала Шеннон и продолжила: – Разве вы не ходили в «7-Элевен» 26 августа всего за несколько часов до взрыва?
– Нет, – ярость придала голосу Пака силу, вернула цвет его лицу. – Я никогда не ходил в «7-Элевен». Никогда, не только в день взрыва. Я никогда не покидал свое место в течение дня.
– Получается, в тот день вы вообще не уходили с вашего участка? – спросила Шеннон, приподняв брови.
Пак открыл было рот, и Янг уже ждала, что он ответит «Да!», но вместо этого он сжал губы, весь как-то сдулся, как лопнувшая игрушка.
– Мистер Ю? – поторопила Шеннон. Пак поднял глаза.
– Я вспомнил. Я ездил в магазин. Нам была нужна детская присыпка, – он посмотрел на присяжных. – Мы используем ее на шлеме. Защищает от пота. Чтобы было сухо.
Янг вспомнила, как Пак говорил, что у них кончается присыпка, но он не может отойти, пока поблизости демонстранты. А позднее, перед последним сеансом, он взял на кухне кукурузный крахмал, чтобы использовать вместо присыпки. Зачем же он врет?
– Куда вы пошли? – спросила Шеннон.
– В аптеку «Уолгрин» за присыпкой. Потом в АТМ неподалеку.
– Мистер Ю, пожалуйста, прочитайте данные из выписки за 26 августа 2008.
– АТМ, наличные. Сто долларов. 12:48. Бухтаплаза, Бухта Чудес, Вирджиния.
– Вы пошли в этот банк после «Уолгрин»?
– Да.
Янг задумалась. 12:48, это перерыв на обед. Он попросил ее приготовить ланч, а сам снова пошел успокаивать демонстрантов. Он вернулся через двадцать минут, сказал, что он попытался, но они ничего не желают слушать. Неужели он тогда ездил в город? Но зачем?
– Это то отделение АТМ в Бухтаплаза? – спросила Шеннон, ставя еще одну фотографию на подставку.
– Да, – на фотографии видна была вся «Плаза». За громким названием скрывались три магазинчика и четыре пустых витрины с вывесками «Сдается». Банкомат АТМ находился посередине, рядом с магазином «Центр праздника».
– Любопытно, что прямо за «Плазой» располагается вот этот магазин «7-Элевен». Вы же его видите, да? – Шеннон показала на его фирменные полоски в углу.
– Да, – ответил Пак, не глядя на изображение.
– Любопытно, что вы поехали именно в этот АТМ, довольно далеко от «Уолгрин», хотя внутри аптеки тоже есть банкомат АТМ и, судя по вашей выписке, вы часто им пользовались. Верно?
– Я тогда не вспомнил, что мне нужны наличные.
– Как же вы могли не вспомнить, вы же платили за присыпку, доставали кошелек, – сказала Шеннон, широко улыбаясь, и направилась к своему столу.
– В «Уолгрин» продаются сигареты, – сказал Пак, подняв голову.
– Что? – Шеннон обернулась.
– Вы думаете, я снимал деньги в «Плазе» потому, что зашел в «7-Элевен» за сигаретами. Но если бы мне нужны были сигареты, я мог бы купить их и в «Уолгрин».
Ну конечно, аргументы Шеннон не выстоят. Янг ощутила торжествующее возбуждение от логики Пака, от его гордого вида, от того, как закивали присяжные.
– Я не верю, что вы ездили в тот день в «Уолгрин», – ответила Шеннон. – Я думаю, что вы купили пачку «Кэмел» в «7-Элевен» и зашли к банкомату рядом, а аптеку «Уолгрин» сочинили сегодня, чтобы объяснить, зачем вообще отлучались.
Если бы Шеннон это крикнула или сказала бы тоном «Поймала!», Янг могла бы списать все на происки предубежденного врага. Но Шеннон говорила вежливо, голосом учителя в младшей школе, который сообщает, что, к огромному сожалению, ответ неправильный. Сообщает так, будто не хочет этого говорить, но вынужден по долгу службы. Янг вдруг поняла, что она соглашается, она знает, что Шеннон права. Пак не ездил в «Уолгрин». Ну конечно нет. Куда же он тогда ездил, что делал, что он скрывает от нее, своей жены?
Эйб запротестовал, судья велел присяжным не учитывать последние реплики.
– Мистер Ю, верно ли, что до прошлого лета вы ежедневно курили на протяжении более двадцати лет? – спросила Шеннон.
Янг почти слышала шевеление у него в мозгах, когда он пытался понять, как избежать фатального «Да», которое в итоге все же пробормотал.
– Как вам удалось бросить? – спросила Шеннон.
Пак нахмурился в замешательстве.
– Я просто… не курю.
– Да ладно? Наверное, вы использовали жвачку. Или пластыри, – в голосе Шеннон слышалось недоверие, но Пак не выражал враждебности. Его голос был спокойным, добрым, ровным. Янг подумала, что она понимает, почему Шеннон задается вопросом, как же ему удалось так легко избавиться от двадцатилетней привычки. Тот же вопрос Янг видела и на лицах присяжных.
– Нет. Я просто перестал.
– Прямо просто перестали и все?
– Да.
Шеннон и Пак долго, не мигая, словно соревнуясь, смотрели друг на друга. Шеннон первая отвела взгляд, моргнула и сказала:
– Хорошо. Значит, просто перестали.
И она улыбнулась, как улыбается мама, треплющая своего трехлетнего ребенка по голове и произносящая при этом: «Ты видел у себя в комнате фиолетового танцующего слона? Ну конечно, солнышко».
– А до того, как вы бросили курить, вы предпочитали «Кэмел»?
– В Корее я курил «Эссе», но здесь их не продают. В Балтиморе я курил разные марки, – сказал Пак, покачав головой.
– Получается, если я спрошу ребят из службы доставки, с которыми вы ходили на перекуры, скажем, Френка Фишела, они ответят, что у вас нет любимой американской марки сигарет?
Френк Фишел, это имя они не опознали в списке свидетелей защиты, который показал им Эйб. Для них он был Френки, они никогда не знали его полного имени.
Эйб встал:
– Протестую. Если мисс Ог хочет знать мнение других людей, спрашивать надо их, а не Пака.
– Конечно, я обязательно спрошу. Фрэнк Фишел готов приехать из Балтимора. Но вы правы, беру вопрос обратно, – Шеннон повернулась обратно к Паку. – Мистер Ю, какую марку сигарет вы называли своей любимой американской маркой?
Пак захлопнул рот и уставился на нее, как непослушный мальчишка, отказывающийся признаваться в какой-либо шалости даже при наличии очевидных доказательств.
– Ваша честь, – сказала Шеннон, – пожалуйста, распорядитесь, чтобы свидетель дал ответ.
– «Кэмел», – выпалил Пак.
– «Кэмел», – Шеннон выглядела довольной. – Спасибо.
Янг посмотрела на присяжных. Они с недовольством смотрели на Пака, качая головами. Если бы Пак сразу признался, они могли бы поверить, что это просто совпадение, но изначальное отрицание Пака превратило вопрос в очень важный в их глазах, да и в ее тоже. Могла ли сигарета под шлангом принадлежать Паку, мог ли он купить их в тот день? Но зачем?
