И вот, Китт мертва, ее бремя легло на плечи мужа, а он отсылает ТиДжея из дома. Тереза представила себе Розу в учреждении, в стерильной комнате, уставленной железными кроватями, и испытала сильное желание побежать домой и расцеловать ее в ямочки на щеках. Она посмотрела на часы. 14:24. Она еще успеет позвонить домой. Сказать Розе, что любит ее, и услышать, как та раз за разом повторяет «Ма».
Тереза старалась слушать внимательно. Повторный допрос Пака был важен, Шеннон подняла животрепещущие вопросы. Учитывая обрывки разговоров, которые Тереза слышала во время перерыва, она пришла к выводу, что люди впервые с начала суда стали колебаться в своих симпатиях. Когда заседание началось, все повернулись к пустому месту рядом с Мэри и зашептались, обсуждая, куда исчезла Янг и что означает ее отсутствие. («Спорим, что пошла к адвокату по делам о разводе», – сказал мужчина у нее за спиной.)
На протяжении всего допроса Пак продолжал яростно отрицать походы в «7-Элевен» и покупку сигарет, а также объяснил, что уволили его не за некомпетентность, а за его подработки ночами. А также сказал, что он сразу же получил место в другом центре, предоставляющем услуги ГБО. Тереза не отрывала взгляда от Мэри, одиноко сидевшей между двумя пустыми стульями, обычно занимаемыми ее родителями. Ей семнадцать, как и Розе, но лицо у нее исказилось от тревоги и сосредоточения, и шрам казался единственным гладким участком кожи.
Тереза впервые увидела шрам Мэри сразу после того случая в кафе, когда она разлила кофе. Она убеждала себя, что надо навестить их и выказать Янг поддержку, но на самом деле ей хотелось посмотреть на Мэри в коме. Глядя на Мэри через щели жалюзи на окне, с бинтами на лице и трубками, торчащими из тела, она подумала, что женщина с низким голосом ошиблась: там было четверо детей, а не трое. Что бы сказала та женщина, принимай она во внимание еще и Мэри? Да, Генри был «почти нормальным» рядом с Розой и ТиДжеем, но Мэри-то была идеальной: красивая, отличные отметки, собирается в колледж. В чем можно увидеть больше иронии, больше трагедии – в том, что мальчик, который может сойти за нормального, сгорает заживо или в том, что абсолютно нормальная девочка впадает в кому, ее красивее среднего лицо обезображено шрамом, а выше среднего умственные способности, возможно, нарушены?
Тереза зашла и обняла Янг, крепко, долго, как обычно обнимаются на похоронах, в едином порыве горя. Янг сказала:
– Я все не могу не думать, только на прошлой неделе она была совершенно здорова.
Тереза кивнула. Она ненавидела, когда люди выражали сочувствие, рассказывая истории из своей жизни, поэтому промолчала, но она понимала. Когда пятилетняя Роза заболела, она сидела у ее больничной кровати, гладила руку, как сейчас Янг гладит Мэри, и без конца думала: «Ведь два дня назад все было хорошо». Когда Роза заболела, она была в командировке. Накануне ее отъезда Роза спустилась пожелать ей спокойной ночи, а она стригла ногти извивающемуся малышу Карлосу, поэтому ответила, не поднимая головы: «Доброй ночи, солнышко. Я тебя люблю». Теперь это убивало ее сильнее всего – что она не посмотрела на свою дочь в их последние нормальные моменты вместе, а только склонила голову, чтобы Роза могла ее поцеловать. Заботливое рассматривание Карлоса, запах жвачки от зубной пасты Розы, липкие губы на щеках, быстрые слова «Пока, мамочка. Пока, Карлос», – вот и все последнее воспоминание о Розе в нормальной обстановке. Когда Тереза увидела ее в следующий раз, девочка, которая умела петь и прыгать, и говорить «Пока, мамочка», уже исчезла.
Так что Тереза была в состоянии осознать полное непонимание случившегося, которое наверняка испытывала Янг. А когда Янг сказала: «Врачи говорят, возможно повреждение мозга, она может не очнуться», Тереза взяла ее за руки, и они вместе заплакали. Но глубоко под болью и сочувствием (ей действительно было больно за Янг), часть ее, крошечная одна десятая клеточки где-то в глубине мозга, радовалась, была счастлива, что Мэри в коме, что ее может ожидать то же, что и Розу.
Невозможно было отрицать: Тереза – дурной человек. Она не понимала, как люди могут говорит: «Я бы этого и злейшему врагу не пожелал». Сколько она ни убеждала себя, что нельзя, не нужно желать своей жизни кому бы то ни было, иногда она мечтала, чтобы каждый родитель прошел через то же, что она. Эти мысли внушали ей отвращение, и она оправдывалась: если бы повредивший мозг Розы вирус вызвал эпидемию, миллионы долларов, без сомнения, были бы выделены на поиски лекарства и всех детей быстро бы вылечили. Но она знала, что не ради Розы она мечтала, чтобы ее трагедия коснулась и других. Это просто-напросто зависть. Она не желала страдать в одиночестве, завидовала друзьям, которые заходили к ней на часок с кастрюльками еды погоревать, а потом убегали со своими детьми на футбол или балет. И раз она не могла вернуться к нормальной жизни, она мечтала столкнуть всех остальных с пьедестала нормальности, чтобы они могли разделить ее бремя, чтобы ей было не так одиноко.
В отношении Янг Тереза старалась гнать такие мысли прочь. Два месяца, что Мэри находилась в коме, она навещала их каждую неделю. Иногда она привозила Розу, чтобы та посидела с Мэри, пока она общается с Янг. Странно было видеть девочек вместе: Мэри в бинтах, с закрытыми глазами, и Роза рядом в инвалидном кресле: впервые наравне, почти подруги.
В тот день, когда Мэри вышла из комы, Тереза приехала одна. Открыв дверь палаты, она увидела врачей, окруживших постель, и сквозь них разглядела Мэри, сидящую с открытыми глазами. Янг бросилась обнимать Терезу с такой силой, что они врезались в стену, и сказала: «Она очнулась! С ней все хорошо. Мозг не поврежден». Тереза хотела ответить на объятия, сказать Янг, что это замечательно, произошло чудо, но словно невидимые веревки связали ей руки, петлей затянулись на шее, душили ее, у нее засвербело в горле и в носу, в глазах проступили слезы.
Янг ничего не заметила. Она только сказала: «Спасибо, Тереза. Ты меня не бросила. Ты хорошая подруга». А затем бросилась обратно к Мэри. Тереза кивнула и медленно вышла из палаты. Она прошла в уборную, в кабинку, и заперлась. Вспомнила, как Янг назвала ее «хорошей подругой». Положила руку на живот, стараясь проглотить зависть, ярость и ненависть, которые она испытывала по отношению к женщине, столь крепко ее обнимавшей. Потом сняла куртку, свернула ее и завопила, зарыдала, уткнувшись в нее лицом, все время сливая воду, чтобы никто ничего не услышал.
Янг вошла в зал суда, когда детектив Морган Хейтс только начала давать показания. Янг выглядела больной. Ее обычно персиковая кожа покрылась тусклой пепельной пленкой, как у человека, долго пролежавшего в больнице, глаза слипались от усталости, и Тереза ощутила укол вины. Она ни разу не навещала Мэри после того, как та очнулась. Это совпало с началом терапии Розы пуповинной кровью, так что у Терезы было оправдание, но все же она догадывалась, что ее внезапное отстранение сбило Янг с толку, и чувствовала глубокий стыд за то, что бросила подругу после выздоровления ее ребенка. Не потому ли она обратила свою поддержку на Элизабет, когда она была так нужна Янг, что стремилась наказать ее за выздоровление Мэри?
Гул шепотков пронесся по залу. Шеннон как раз говорила:
