И вот наступил такой момент, когда директор объявил о переводе Генри из класса для аутистов в другой, для детей с более мягкими расстройствами, например логопедическими или СДВГ. В тот день Китт обняла ее и сказала: «Чудесные новости, я так за тебя рада», но после долго часто моргала и слишком широко улыбалась. А спустя десять минут, проходя мимо машины Китт на парковке, Элизабет увидела, как та склонилась к рулевому колесу, сотрясаясь от рыданий.
Вспоминая это теперь, Элизабет мечтала вернуться в тот момент, открыть дверь и сказать Китт не плакать, ведь все это не важно. Какая разница, насколько более высокофункциональным был Генри, насколько больше слов он говорил, если теперь он лежит в гробу, а ТиДжей нет. ТиДжей будет есть, бегать, смеяться, а Генри никогда больше не сделает ничего такого. Что бы Китт сказала, знай она, что через пару лет Элизабет готова будет на все, чтобы поменяться местами, чтобы быть мертвой мамой живого ребенка, а не живой мамой мертвого ребенка, чтобы умереть, защищая сына, никогда не проходить через пытку, представляя себе боль сына и вину за то, что сама послужила ее причиной?
Но, конечно, никто не знал тогда, что произойдет в будущем. Проезжая мимо Китт на парковке, она вспоминала их первую встречу, как Китт ее остановила и крепко обняла, и ей хотелось остановить машину, подбежать, обнять ее и вместе поплакать. Она хотела сказать, что ей жаль, как она осуждала и критиковала, прикрываясь «помощью», что она бы больше так не сделала, а просто выслушала и поддержала ее. Но каково будет Китт, если Элизабет – мать ребенка, который причинял ей такую боль, – будет утешать ее, притворяться, что понимает? Действительно ли Элизабет думает о Китт или эгоистично не хочет потерять свою единственную подругу?
Элизабет не остановилась, поехала домой. Тем вечером Китт написала письмо, что подвозить друг друга теперь бессмысленно, потому что новая школа Генри находится в пяти милях от старой. И еще, кстати, она не сможет встретиться за кофе в четверг, у нее экскурсия с одной из дочерей. Элизабет ответила, что ничего страшного и они скоро увидятся. Следующую неделю никаких писем не было, и Элизабет отправилась, как обычно по четвергам, в «Старбакс». Только Китт так и не пришла. Элизабет не стала ни звонить, ни писать. Она просто продолжила приходить в «Старбакс» каждый четверг, садилась у окна и ждала подругу.
Сидя в суде, Элизабет вспоминала четверг перед взрывом, когда детектив Хейтс пошла в лагерь Генри и встретила там Китт. Элизабет тогда, как обычно, сидела в «Старбаксе» и думала о Китт. Они почти не виделись с тех пор, как Генри перешел в другую школу, только на ежемесячных встречах для мам аутистов, но Элизабет рассчитывала, что былая близость вернется на сеансах ГБО. Это по-своему произошло: они часами болтали в запертой комнате каждый день и наверстывали упущенное. Но сохранялась неловкость, ощущение, что они (точнее, она) чересчур усердно пытаются вернуть былую близость. А потом случилась эта ссора из-за йогурта, сразу после особо неловкого часа в камере, когда она пыталась просветить Китт о новых видах терапии и лагерях, а Китт вежливо кивала безо всякого энтузиазма. Элизабет раздражалась все сильнее, а в какой-то момент вообще вскипела и стала вести себя – как ни больно признавать – как грубая, заносчивая, лицемерная тварь. Она это знала, хотела бы остановиться, но накопленная боль уже вырвалась сквозь поры и было уже поздно.
Она опустила чашку кофе и решила: надо извиниться перед Китт, как следует, с глазу на глаз. На ГБО не получится (там они не оставались наедине), и она не могла просто заявиться к ней домой (слишком отчаянный, навязчивый шаг), но она могла позвонить Китт, сказать, что опаздывает, и попросить ее забрать Генри из лагеря (всего в одном квартале от лагеря ТиДжея). Потом она бы зашла за Генри домой к Китт, и они смогли бы поговорить. Она могла бы сказать, что сожалеет, что скучает. Быть может, излив горечь, она смогла бы создать истинную близость без сокрытой обиды. Она так и сделала и получается сама виноватой в том, что Китт подтвердила детективу Хейтс обвинения в жестоком обращении. Элизабет так и не смогла извиниться: когда она зашла за Генри, Китт выглядела расстроенной и заговорила о царапинах, отчего Элизабет запаниковала и сбежала, так что разговор по душам заменился минутной беседой у двери.
А теперь Китт мертва, и психолог-детектив дает показания, рассказывает, что именно та думала и говорила об Элизабет, своей ненормальной бывшей подруге.
– Когда Китт позвонила в день взрыва и сказала, что подсудимая (дальше цитата) «Так зла, что готова меня убить», говорила ли она что-либо еще? – спросил Эйб.
– Да. Она рассказала, что выяснила, что Генри собираются начать внутривенное хелирование, – ответила Хейтс и оглядела присяжных. – Хелирование – это внутривенное введение сильных препаратов, направленных на очищение организма от токсинов. Процедура одобрена к применению при отравлении тяжелыми металлами.
– У Генри было отравление? – спросил Эйб с уже знакомым выражением притворного удивления на лице.
– Нет, но некоторые верят, что металлы и пестициды в воздухе и воде вызывают аутизм и, очистив тело, можно исцелиться.
– Звучит оригинально, но разве это не врачам решать?
– Нет. Дети умирали от этого вида лечения, и подсудимая это знала. Она написала на форуме, но ни словом не обмолвилась педиатру Генри. Она прибегла к услугам натуропата из другого штата (это альтернативный вид медицины, непризнанный в Вирджинии), и заказала препараты по интернету. По моему мнению, ее действия подпадают под категорию «причинение вреда здоровью», поскольку она подвергла ребенка потенциально смертельному и секретному экспериментальному лечению.
– Китт объяснила, что именно в лечении так тревожило ее?
– Да, она рассказала, что Элизабет планирует сочетать его с другим, еще более экстремальным лечением, «Чудесной минеральной добавкой».
– Вы это узнаете, детектив? – спросил Эйб, подняв повыше прозрачный пакет с книгой и двумя пластиковым бутылочками.
– Да, я нашла это под кухонной мойкой у подсудимой. Это книга про «Чудесную минеральную добавку», инструкция по использованию последней причуды против аутизма, где нужно смешивать хлорит натрия с кислотой, которая как раз в этих двух бутылочках, чтобы получить диоксид хлора, – она посмотрела на присяжных. – Это отбеливатель. Смесь надо принимать внутрь, иными словами, пить отбеливатель, восемь раз в день.
– И подсудимая проделывала это со своим сыном? – спросил Эйб с возмущенным выражением на лице.
– Да, последнюю неделю до смерти. Она отметила в табличке в книге, что он плакал, у него болел живот и поднималась температура, тридцать девять и четыре, и его четыре раза рвало.
– Подсудимая записывала эти детали, как если бы ставила эксперимент на крысах?
Шеннон опротестовала вопрос, судья принял протест и велел только придерживаться фактов, но она увидела выражение на лицах присяжных: отвращение, ужас, мысли о садистских врачах-нацистах, пытающих узников, и это расходилось с ее собственными воспоминаниями: как она держала Генри, говорила ему, что все будет хорошо, как тяжело было разглядеть цифры на термометре, когда руки дрожали, а глаза застилали слезы.
