Она посмотрела на таблицу. Множество «нет» подтверждало, что она ничего плохого не сделала, и ей стало больно за Генри, больно от осознания того, что она и все перечисленные в этой таблице люди, чьей работой было защищать его, подвели. А когда Шеннон сказала, что Эйб собирается повторно допросить Хейтс, что беспокоиться не о чем – никто не верит этому обвинению в жестоком обращении, Элизабет почувствовала жалость к ней за то, что ее так обманули.
Эйб прошел прямо к таблице. Он показал на фразу «Нет насилия – нет мотива» и сказал:
– Детектив, написав эту фразу, вы имели в виду, что если подсудимая не применяла насилия по отношению к Генри, то у нее и не было мотива его убивать?
– Нет, конечно. Очень часто родители наносят вред и даже убивают своих детей, без предыдущих эпизодов жестокого обращения.
– Тогда что вы имели в виду?
Хейтс посмотрела на присяжных.
Важно, чтобы вы понимали, как все тогда происходило. Я только начала расследование по делу о жестоком обращении, когда ребенок и свидетельница были убиты. Я запрашивала еще сотрудников для расследования, и, наверное, я… – она глубоко вздохнула, словно набираясь смелости, чтобы сознаться в чем-то постыдном, – я написала эту фразу как своего рода квинтэссенцию моей позиции в тот момент, в самом начале расследования, когда на наличие мотива указывало только обвинение в жестоком обращении. Именно поэтому нам нужны были еще ресурсы.
Эйб улыбнулся понимающей улыбкой учителя.
– Получается, вы написали это, чтобы убедить начальство дать вам больше полномочий и ресурсов. Они согласились?
– Нет. Собственно говоря, детектив Пирсон стер надпись и сказал, что я смотрю на дело однобоко, что обвинение в жестоком обращении не является единственным доказательством наличия мотива. Естественно, с тех пор мы обнаружили много других доказательств наличия мотива у подсудимой. Ее запросы в интернете, записи, ссоры с Китт, все такое. Так что сейчас я уже не могу утверждать, что отсутствие жестокого обращения означает отсутствие мотива.
Эйб взял красный маркер и жирно перечеркнул фразу на таблице «Нет насилия – нет мотива». Он отошел.
– А теперь давайте рассмотрим остаток этой стройной таблички от мисс Ог. Она исходит из того, что насилие не имело места, поскольку другие люди о нем не знали. Детектив, будучи профессиональным психологом и детективом, специализирующимся на делах по жестокому обращению с детьми, как вы считаете, верно ли это?
– Нет, – сказала она. – Случаи жестокого обращения с детьми часто успешно скрывают и убеждают ребенка, что все хорошо.
– В нашем случае вы обнаружили следы подобного сокрытия?
– Да. Подсудимая не упоминала педиатру Генри и даже его отцу о том, что ему проводят внутривенное хелирование и дают минеральную добавку, хотя от нее умирали дети. Это типичный случай намеренного сокрытия, фирменный признак жестокого обращения.
Элизабет хотелось крикнуть, что она ничего не скрывала, просто избегала изматывающих споров со старомодным доктором. И Виктор сам не хотел знать никаких подробностей, говорил, что полностью ей доверяет, а у него нет времени на походы по врачам и чтение статей. Но что-то во фразе «намеренное сокрытие» остановило ее. Эти слова звучали зловеще, вызывали то же смутное ощущение вины, которое пронизывало ее, когда она говорила Генри перед визитами к педиатру: «Давай не будет рассказывать ему о других докторах, чтобы он не ревновал, хорошо?»
Эйб подошел ближе к Хейтс.
– Вы уже упоминали раньше намеренное сокрытие. Почему вам это так важно, как психологу и следователю?
– Потому что при совершении действия важно намерение. Родитель говорит ребенку, что если тот что-то сделает, он будет наказан. Ребенок это делает, его шлепают. Все контролируемо и предсказуемо. Второй родитель обо всем знает, ребенок может рассказать обо всем друзьям. Многие родители так поступают. То же и с медицинскими процедурами. Ваш ребенок болен, вы хотите опробовать лечение, общаетесь с докторами, вторым родителем и вместе принимаете решение. Отлично. Но если вы намеренно что-то скрываете, будь то методы лечения или физическое насилие, это намекает, что вы осознаете нечто дурное в своих действиях.
Она почувствовала внутри какой-то импульс, будто загорелась слишком яркая лампочка, ослепляя и оглушая ее. Она задумалась, чем же отличались ее крики и щипки (хотя они отличались, она это точно знала) от криков, шлепков и подзатыльников, которые другие родители обсуждали, иногда даже в открытую. В этом ли дело? Может, дело в том, что она не хотела так поступать, пообещала себе этого не делать и все же не смогла избежать? Разница между тем, как обычный человек пьет мартини перед обедом, и тем, как то же самое делает алкоголик, велика. Внешне действие одно и то же, но вложенное намерение и последствия не могут отличаться сильнее. Потеря контроля, непредсказуемость. И наконец, сокрытие.
– По вашему экспертному мнению, указывают ли это «НЕТ» на жестокое обращение, – Эйб указал на таблицу.
– Безусловно нет.
Эйб снова взял красный маркер и перечеркнул все заголовки столбцов.
– Теперь посмотрим на строки. Мисс Ог выделила разные виды насилия и вычеркнула их один за другим. Работает ли такой способ при расследовании дела о жестоком обращении?
– Нет. Нельзя смотреть на что-то обособленно. Один случай сам по себе может внушать беспокойство, но этого недостаточно, чтобы констатировать жестокое обращение. Допустим, родитель говорит, что ребенок всех раздражает и его никто не любит. Само по себе это высказывание не является насилием. Также и с царапинами на руке ребенка, они одни не могут быть проявлением жестокого обращения. И так далее, то же с минеральной добавкой и хелированием. Только если рассматривать все вместе, появляется система, и детали, по отдельности казавшиеся мелочью, на деле могут оказаться не столь безобидными.
– Поэтому ли вы не могли сразу забрать Генри из дома?
– Да, именно поэтому. В случаях очевидного нанесения физических увечий, как при переломах, это решение принять легче. Но в случаях, подобных этому, когда каждый инцидент в отдельности ненадежен и ставится под вопрос, надо собирать информацию из многих источников, чтобы получить цельную картину, а это занимает много времени. К сожалению, мы не успели этого сделать, так как Генри погиб.
– Коротко говоря, может ли отдельное рассмотрение видов насилия и вычеркивание их по очереди доказывать, что насилия не было?
– Нет.
Эйб зачеркнул категории.
– От таблицы почти ничего не осталось, но прежде, чем убрать ее, я хочу обратить внимание на медицинское насилие. Детектив, права ли мисс Ог, что указывает только внутривенное хелирование и «Чудесную минеральную добавку»?
– Нет. Это были самые рискованные виды терапии, которые применялись к Генри. Но нельзя рассматривать все по отдельности, – Хейтс взглянула на присяжных. – Приведу пример. Химиотерапия. Для ребенка с раком она, безусловно, не является медицинским насилием. В то же время химиотерапия в отношении ребенка, не больного раком, будет считаться таковым. Дело не только в связанных рисках, но и в уместности лечения.
