Вдруг в зал энергичными шагами вошел Гамильтон Бергер,
окружной прокурор, и Мошел сразу же отвел его в сторону.
– Видишь, что я имел в виду? – засмеялся Мейсон. – Мошел
позвонил своему шефу, ну и тот сразу же примчался самолично проверить, что
здесь творится.
Судья Кайл вернулся на свое место, объявил, что заседание
продолжается, и сказал:
– Я вижу, что сам окружной прокурор явился в суд. Вас
заинтересовало дело, мистер Бергер?
– Весьма, ваша честь. Я намерен с большим вниманием следить
за развитием событий.
– Могу ли я спросить почему?
– Потому что, если обвиняемая не убивала Ральфа Экветера,
тогда это сделал Горас Шелби. И я намерен проследить за тем, чтобы все нормы
закона были соблюдены и мы не оказались в таком положении, когда мы не сможем
привлечь к уголовной ответственности Шелби.
– Очень хорошо, – сказал судья. – Продолжайте, мистер
Мейсон. Попросите мистера Шелби подняться на место для свидетелей.
Шелби присягнул, ободряюще улыбнулся Дафнии и приготовился
отвечать.
– Одну минуту, ваша честь, – заговорил Гамильтон Бергер. –
Прежде всего я должен заявить этому свидетелю, что он подозревается в
причастности к убийству – либо как действовавший самостоятельно, либо как
соучастник Дафнии Шелби. Я хочу его предупредить, что все сказанное им в
дальнейшем может быть использовано против него.
Мейсон поднялся с кресла:
– Ваша честь, я возражаю против этого как против очевидного
нарушения норм судебной практики, ибо расцениваю слова окружного прокурора как
явную попытку запугать свидетеля защиты настолько, чтобы он отказался от дачи
показаний.
– А я, – повысил голос Гамильтон Бергер, – возражаю против
того, чтобы этот свидетель давал показания, на том основании, что он не отдает
себе отчета в своих действиях, ибо страдает заболеванием, называемым сенильной
деменцией.
Мейсон ответил с улыбкой:
– Я бы хотел увидеть логику в действиях окружного прокурора.
Если он действительно уверен в недееспособности Гораса Шелби, зачем было его
предупреждать о том, что все сказанное им в дальнейшем может быть использовано
против него?
Судья Кайл улыбнулся, затем повернулся к свидетелю:
– Суд желает задать вам несколько вопросов, мистер Шелби.
– Да, сэр.
– Вы понимаете, что это зал судебных заседаний?
– Да, сэр.
– И что привело вас сюда?
– Я вызван в качестве свидетеля защиты.
– Вы были объявлены недееспособным судебным решением этого
округа?
– Этого я не могу сказать. Меня преследовали жадные
родственники, которые без моего ведома давали мне наркотики, отправили в так
называемый санаторий вопреки моей воле и даже привязывали ремнями к койке. Мне
известно, что суд, вынесший решение об учреждении опеки, позднее поручил
врачу-специалисту обследовать мое состояние.
Наступила очередь давать объяснения Перри Мейсону:
– Должен сообщить суду, что доктор Грантланд Олм, которому
суд поручил обследовать мистера Шелби, сделал это и признал мистера Шелби
совершенно дееспособным и психически здоровым. Двое других известных психиатров
также обследовали его и подтвердили заключение доктора Олма, заявив, что мистер
Шелби совершенно здоров и в состоянии сам заниматься своими делами: если суд
желает, я могу попросить этих врачей подняться на свидетельское место.
Судья Кайл улыбнулся:
– Продолжает ли окружной прокурор настаивать на своем
заявлении?
Гамильтон Бергер шепотом посовещался с Марвином Мошелом,
затем сказал:
– С разрешения суда есть два врача, которые подтверждают,
что мистер Шелби страдает сенильной деменцией.
– Эти врачи не являются специалистами в области психиатрии,
– с самым любезным видом заявил Перри Мейсон, – причем в данный момент
врачебная коллегия вообще решает вопрос о том, что доктор Бекстер будет лишен
своего звания и права заниматься лечебной практикой. Если вам хочется отнимать
время у суда и слушать спор трех специалистов-психиатров с этими двумя врачами
общего профиля, мы можем доставить вам такое удовольствие.
Гамильтон Бергер снова посовещался со своим помощником,
затем сказал:
– Мы временно снимаем наше возражение, ваша честь, но мы
требуем, чтобы этого свидетеля предупредили.
Судья повернулся к Горасу Шелби:
– Мистер Шелби, суд никоим образом не хочет вас запугивать,
но в то же время считает необходимым предупредить, что в соответствии с
заявлением прокурора данного округа вы можете считаться сообщником или даже
основным преступником по тому делу, по которому предъявлено обвинение мисс
Дафнии Шелби. Поэтому суд предупреждает, что все сказанное вами позднее может
быть использовано против вас и что вы имеете право на собственного защитника на
любой стадии процесса. Скажите, представляет ли вас мистер Мейсон как поверенный?
– Только в той степени, в какой он доказывает мою
правомочность и здравый смысл.
– Он не представляет вас в связи с возможным обвинением,
которое может быть вам предъявлено по делу об убийстве Ральфа Экветера?
– Нет, сэр.
– Желаете ли вы иметь собственного защитника, который будет
давать вам советы в отношении ваших прав, обязанностей и привилегий в связи с
данным преступлением?
– Нет, сэр.
– Желаете ли вы добровольно давать показания?
– Да, сэр.
– Вы понимаете суть этого процесса?
– Да, сэр.
– Вы учитываете заявление суда о том, что ваши показания
впоследствии могут быть использованы не в вашу пользу?
– Да, сэр.
– Понимаете ли вы, что вы не обязаны отвечать на те вопросы,
которые могут вас скомпрометировать?
– Да, сэр.
– Очень хорошо. В таком случае, мистер Мейсон, прошу вас.
– Мистер Шелби, существует ли какая-то родственная связь
между вами и обвиняемой? – спросил Мейсон.
Шелби высоко поднял голову и громко сказал:
– Да, сэр. Она моя дочь.
По залу прокатился шепот. Судья постучал молотком, призывая
к порядку.
– Будьте любезны, объясните, как вас следует понимать? –
попросил Мейсон.
– Ваша подзащитная – дочь той женщины, которая на протяжении
многих лет работала у меня экономкой, женщины, которую я очень любил. Я не мог
на ней жениться из-за юридических осложнений, а позднее было решено оставить
наши взаимоотношения такими, как они были, но при условии, что Дафния будет
называться моей племянницей. Чтобы защитить и обеспечить ее, я составил
завещание, по которому, разумеется, все должно было перейти к матери Дафнии.
После того как она умерла, я намеревался переделать свое завещание, объявив
своей единственной наследницей дочь, но это была одна из тех забот, до которых
у меня все не доходили руки, и вот… едва не опоздал.
