Но Лу не хотела с ним встречаться, она от него устала. Ей хорошо было с Земеком, она показывала ему письма Райнера, и он находил в этих письмах подтверждение своего диагноза. Это пугало ее.
Не исключено, что Земек преувеличивал признаки растущего безумия Райнера, чтобы Лу не вздумала пожалеть его и решиться на встречу с ним. Он не забыл, какой эротической была любовь Лу с Райнером, и не хотел ее повторения.
Лу
Савелий хорошо помнил дорогу к дому Лу, хотя провожал ее со станции очень давно, еще до ее загадочного романа с молодым поэтом. Он подошел к застекленной террасе и попытался заглянуть внутрь. Навстречу его взгляду с той стороны прижалась к стеклу лукавая детская мордочка в ореоле золотых волос. На секунду прижалась и скрылась где-то внизу. Савелий постучал в стекло, но мордочка на стук не отозвалась. Тогда он толкнул дверь, та отворилась без сопротивления. Он неслышно проскользнул внутрь и застыл в изумлении — из комнаты на коленках выползла Лу и стала заглядывать под кресло, выкрикивая: «Я сейчас тебя найду и съем!»
Из-под кресла колокольчиком рассыпался счастливый детский визг, и между резных ножек выглянула та самая лукавая мордочка, шепеляво повторяя: «Я тебя шъем».
— Лу! — ошеломленно выкрикнул Савелий. — Она твоя?
Лу ахнула, попыталась подняться с колен, но не смогла.
— Савелий! Откуда ты взялся? Дай руку!
Савелий рывком поднял ее с пола и усадил в кресло. Но не успел сказать ни слова — девочка резво выскочила из-под кресла, ловко вскарабкалась на колени Лу и шепеляво повторила: «Я тебя шъем». Не веря своим глазам, Савелий тупо повторил свой вопрос:
— Она твоя?
— Почти моя. Она дочь Карла.
— Ну да, дочь Карла. Без матери?
— Почему без матери? Мать тут за дверью, подслушивает, — Лу перешла на немецкий. — Мари, зайдите сюда на минутку!
Из комнаты тут же вышла полногрудая женщина лет тридцати, не оставляя сомнений, что она и вправду стояла за дверью и подслушивала.
— Мари, ко мне приехал старый друг. Возьмите у меня Маришку и принесите нам по чашечке кофе с вашими восхитительными пирожными.
Мари попыталась поднять Маришку с колен Лу, но девочка отчаянно вцепилась той в платье и заплакала:
— Не хочу мами Мари, хочу мами Лу!
Лу решительно сняла с себя девочку.
— Иди, иди к маме Мари, а мама Лу скоро к тебе придет и поиграет с тобой в прятки.
И обернулась к Савелию.
— А почему ты здесь? Ведь мы же договаривались, что ты никогда, ни в коем случае…
Но осеклась, увидев, что Савелий плачет.
— Я приехал рассказать, что Мали умерла, — прорыдал он сквозь слезы. — Вчера мы ее похоронили, похоронили! И я сразу отправился к тебе, мне больше не с кем разделить свое горе.
— А что, Ольга не годится?
— Ольга меня недолюбливает. Я думаю из-за тебя. И всегда сердилась из-за нашей дружбы с Мали. Ведь Мали была мне истинным другом!
— Ну да, она всегда была истинным другом мужчин, годящихся ей в сыновья, — не сдержалась Лу. Она не забыла, какую роль сыграла Мальвида в ее разрыве с Ницше.
Савелия передернуло, и он дерзко отрезал:
— Не то что ты!
Он все еще был обижен на Лу за ее роман с немецким мальчиком. Все остальные ее романы не мешали ей время от времени встречаться с ним, а тут было нечто другое — вот уже почти пять лет он ее не видел.
— Ты не поверишь, у меня была настоящая любовь, — попыталась защититься Лу.
— Что значит — была? Была и прошла? Настоящая любовь не проходит!
— Откуда ты знаешь? У тебя была настоящая любовь?
— Может быть, моя настоящая любовь — это ты… — начал было Савелий, но осекся. На террасу быстрым шагом вышел бородатый мужчина в бархатной домашней куртке и в шлепанцах на босу ногу.
— Уже наябедничала сучка, — вздохнула Лу. И улыбнулась, как показалось Савелию, виновато.
— Знакомьтесь: это мой муж Карл, а это мой старый друг Савелий из Парижа.
Муж Карл на улыбку не ответил, а произнес сердито:
— Что здесь происходит, Лу? Разве мы не условились…
— Савелий приехал из Парижа сообщить, что моя дорогая Мальвида скончалась, — поспешно перебила Лу и заплакала весьма убедительно.
— Вчера мы ее похоронили, — робко прошептал Савелий сквозь слезы.
— Мальвида фон Мейзенбуг умерла? Эта старая сводня? Что ж, мир праху ее. Ладно, поплачьте тут вместе, если вам так грустно, но, пожалуйста, недолго. Я не люблю, когда Лу опаздывает к ужину.
И вышел так же быстро, как вошел.
Потрясенный Савелий даже перестал плакать.
— Ну и ну! Он всегда с тобой так суров?
— Последнее время почти всегда. Он не может пережить, что я живу в Вене у Земека.
— Ну и новость — ты живешь в Вене у Земека! Это тот врач, что тебя когда-то вылечил?
— Тот самый. Так ты его помнишь?
— Я помню все, что связано с тобой, Лу. Но почему ты живешь у него? Он твой любовник?
— Естественно, иначе я бы у него не жила. Он меня любит и лечит. А я после путешествия в вашу Россию все время болею.
— Значит, мне повезло, что я тебя застал! А почему же ты здесь?
— Я иногда приезжаю проведать Карла, а главное — поиграть с Маришкой. Знаешь, я ее полюбила как родную. Подумай только — какое счастье получить дитя без безобразия беременности и ужаса родов!
— Но у нее ведь есть родная мать!
— Мать несущественна. Ты же видел — девочка уже моя и будет все больше моя. А мама Мари таким положением вполне довольна — она нянчит и Маришку, и Карла.
Девочка Маришка не заставила себя ждать — она вприпрыжку выскочила на террасу и скомандовала:
— Мами Лу на ужин!
Лу покорно поднялась и пожаловалась:
— А тебя он на ужин не пригласил.
— Но я и не рассчитывал.
— Раньше я бы сама могла тебя пригласить, но сейчас он слишком раздражен моими, как он их называет, выходками, — Лу говорила это уже на ходу, но Савелий не дал ей продолжить:
— Я бы послушно ушел, только о главном я с тобой не успел поговорить.
— О главном?
А Маришка уже вцепилась в юбку мами Лу и тащила ее к двери, повторяя: «Ужин, ужин, ужин!» Савелий вскочил со стула и торопливо предложил:
— Я подожду тебя на скамейке за воротами, и мы поговорим о главном, ладно?
— Ладно, подожди, раз надо. А я постараюсь добыть для тебя бутерброд. Но пока выйди отсюда, чтобы в доме был мир.
