Она сбежала из-за семейного стола через полчаса, сославшись на больной зуб. И выскользнула за ворота в накинутом на плечи светлом плаще, главным достоинством которого были большие карманы. Из одного кармана она вытащила два куска хлеба с маслом, из другого — завернутую в салфетку котлету.
— Вот тебе моя добыча. Я еле вырвалась оттуда — даже отказалась от десерта. Боюсь, Карл мне этого не простит, но я и не с таким справлялась. Так о чем главном ты хотел со мной поговорить?
— Я к тебе заехал по пути. А еду я в Веймар, выполняю последнюю волю Мали. Везу туда письма Фридриха, которые он писал Мали все шестнадцать лет их дружбы.
— Кому ты их везешь? Этой лживой гадюке Элизабет?
— Не лично Элизабет, а в Архив Фридриха Ницше, который постепенно становится международным центром поклонения.
— Кто бы пять лет назад мог поверить, что мой Фридрих станет объектом международного поклонения!
— Не заносись! Объектом поклонения стал не твой Фридрих, а Фридрих Элизабет!
Лу это не понравилось.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что она воистину сумела его прославить. Так, что о нем узнали миллионы.
— А я не сумела? Я первая написала о нем книгу!
— Миллионы твою книгу не читали, а читали хитрые статейки Элизабет, в которых она расписывала ужасы его болезни и величие его идей. Миллионы читали и плакали. Она сумела завоевать их сердца.
— Я тоже пару раз писала в газеты. Но только две газеты напечатали мои статьи.
— Читал я твои статейки. Ты писала не о его величии и не о его трагедии, а о том, что все его идеи взяты у тебя. Кого, кроме тебя, это может увлечь?
— Оставь! Весь успех гадюки Элизабет основан на том, что она сумела охмурить этого мерзавца графа Гарри и он все ей устроил!
— Что же ты его не охмурила? Ты, обольстившая всю Европу?
— Ах, ты не знаешь? Весь мир, кроме тебя, знает, а ты один не знаешь! Я не смогла его охмурить, потому что он предпочитает мальчиков!
Элизабет
— Ну как? — спросила Элизабет. Она закрыла стеклянную дверцу новой витрины и залюбовалась собственной работой. Письма Фридриха к Мальвиде и ее ответные письма к нему были расположены хитроумным веером, так, чтобы при желании можно было размотать сложную пряжу их многолетней дружбы.
— Красиво и ловко! — засмеялся граф Гарри.
— Почему ловко? — притворно удивилась Элизабет, — она не сомневалась, что Гарри видит ее насквозь. Он и не пытался скрыть от нее то, что имел в виду — распахнул стеклянную дверцу витрины и длинными пальцами отогнул одно письмо из умело сплетенного веера писем.
— Вслух прочесть? Или наизусть знаете?
— Оставьте, Гарри! Зачем вам это?
— Сам не знаю. Но вслух прочту — послушайте:
«Моя сестра между тем со всей силой обратила против меня свою врожденную враждебность, которую прежде срывала на нашей матери. Она объявила, что рвет со мной всякие отношения — из отвращения к моей философии и «потому, что я люблю зло, а она — добро», и тому подобные глупости. Меня самого она осыпала насмешками — а ведь правда заключается в том, что всю жизнь я был с ней слишком терпелив и мягок».
— Чего вы добиваетесь, Гарри? — Элизабет попыталась закрыть дверцу витрины, но граф не дал ей это сделать.
— А вот представьте, ничего. Развлекаюсь совершенно бескорыстно. — Он отогнул другую створку веера. — Хотите еще что-то пикантное прочесть? Вот, например:
«Единственное, что омрачает мою блестящую идею о вечном возвращении, это мысль о том, что по возвращении я опять встречу свою мать и сестру».
— Я вас хорошо изучила, Гарри, — сознайтесь, что вам от меня надо?
— Чего бы мне от вас потребовать? — притворно задумался граф. — Теперь, после смерти дорогого папы, деньги мне уже не нужны, да у вас их и нет, замуж за меня вы, зная мои грехи, все равно не выйдете. Так чего бы от вас потребовать?
Элизабет все же удалось закрыть дверцу. Это означало, что он ей уступил, — пересилить его она бы не смогла.
— Ну, не томите! Скажите уже, что вам нужно?
— Сознаюсь честно — мне надоело каждую неделю трястись в поезде Берлин — Веймар. Даже в купе первого класса воняет голландским сыром и чай подают отвратительный.
— Так за чем дело стало? Переезжайте в Веймар. Сейчас как раз сдается соседняя вилла.
— А что я буду тут делать? Я умру от скуки!
— А что вы делаете в Берлине?
— О-о-о! В Берлине идет совсем другая жизнь — там в моей холостяцкой квартирке у Бранденбургских ворот по вечерам собираются изысканные гости, подобных которым не найти в вашем пыльном Веймаре. В Берлине я каждый день после обеда прогуливаюсь по Унтер-ден-Линден в элегантном костюме, соломенной шляпе набекрень, с бамбуковой тросточкой в руке. Я иду не спеша, а навстречу мне катится поток друзей, приятелей, недругов и завистников. А здесь — куда я пойду и кого встречу?
— Чем я могу вам помочь, дорогой граф? При всем желании я не могу наполнить улицы Веймара вашими недругами и завистниками.
— Но кое-что вы можете для меня сделать.
— Что же это, ума не приложу?
— Вы можете уговорить эрцгерцога открыть здесь музей изящных искусств.
Потрясенная Элизабет ушам своим не поверила.
— Вы с ума сошли! Я могу уговорить эрцгерцога сделать такой пустяк, как открытие в Веймаре нового музея? За кого вы меня принимаете?
Гарри поглядел на нее сверху вниз — она была маленькая, немолодая, но все еще красивая, ее не портил даже сверкающий серебром косой глаз.
— Я принимаю вас за директора Архива великого философа Фридриха Ницше, главного драгоценного камня в короне эрцгерцога.
— Ну уж самого драгоценного! А Гете, а Шиллер, Лист?
— Поверьте моей интуиции — когда идеи вашего покойного брата овладеют миром, все эти славные имена поблекнут рядом с его именем!
— Я так и скажу эрцгерцогу, что славные имена поблекнут?
— Нет, конечно, — засмеялся Гарри, — вы должны сказать, что в короне Веймара сверкает литература, музыка и философия, не хватает только живописи.
— Ну хорошо, предположим я уговорю эрцгерцога, а вам что с того?
— А то, что вы заодно уговорите эрцгерцога назначить меня директором этого музея!
— Вас — директором? Вы что, хотите работать? И получать жалованье?
— Вот жалованья мне как раз не нужно, в этом мое главное преимущество, но мне нужно поле деятельности — у меня столько идей! Я буду устраивать выставки еще не признанных великих художников — Родена, Майоля, Мунка, Сера. Я буду проводить семинары по современному искусству. И в моем доме в этом городе великих теней зазвучат живые голоса.
