Эта идея так поразила Элизабет, что она даже прикусила язык, — а это ей совсем не свойственно. Так что несколько минут мы ехали в полной тишине.
Петра
Подбодренный успехом своих замыслов, Гарри наводнил когда-то сонный Веймар своими знаменитыми высокохудожественными гостями. Следующим за Андре Жидом в Веймар прибыл известный поэт и драматург Гуго фон Гофмансталь.
Из дневника графа Гарри
24 августа 1903 года
Сразу по приезде Гуго был всем недоволен. Комнаты в моем доме оказались для него слишком маленькими, погода в Веймаре слишком сырой и холодной, не то что у них в Вене, люди, окружившие его на приеме у прусского посла, несимпатичными. Когда он заявил, что критикует все из чувства дружбы ко мне, пришлось вызвать врача. Врач констатировал сильное расстройство в результате долгого путешествия, что меня очень удивило — это в двадцать семь лет!
После ухода врача мы заговорили о театре. Гуго начал рассказывать о постановке его новой пьесы «Электра», отчего сильно возбудился и его настроение изрядно улучшилось.
29 августа 1903 года
Сегодня мы отправились во дворец эрцгерцогини на ужин в честь Гуго. После ужина перешли в круглый императорский зал, где Гуго звучным мелодичным голосом прочел несколько стихотворений. Впечатление на слушателей он произвел потрясающее.
1 сентября 1903 года
Я пригласил эрцгерцогиню на ланч в моем доме. Доброжелательная эрцгерцогиня облачила свое пышное тело в голубое платье, чтобы выглядеть гармонично с обоями моей столовой. Вокруг стола я усадил всего двенадцать человек. После ланча Гуго прочел несколько глав из своей новой поэмы. Глава «Безумец» произвела сильное впечатление на Элизабет.
Петра
Я читаю дневники графа Гарри и все яснее понимаю, почему они так стремительно разлетелись по миру. В них сливаются разнообразные его таланты — живой интерес к искусству, умение завязать дружеские отношения с лучшими его представителями по всей Европе, неустанная деятельность и при этом высокий вкус и необычайная проницательность. Уже не говоря о блистательности его пера и умении открыть читателю достоинства увиденных и оцененных им шедевров. Сегодня трудно сказать, случился ли в то время удивительный урожай шедевров или они стали шедеврами с легкой руки графа Гарри, но одно можно утверждать наверняка: создания человеческого гения в эпоху перед Первой мировой войной не достигли бы такого уровня истинной красоты без неутомимого участия графа.
Из дневника графа Гарри
21 августа 1904 года, Париж
С утра я отправился в Марли знакомиться с Аристидом Майолем. Оказалось, что он живет в крошечном крестьянском домике, окруженном обширным фруктовым садом. В ответ на наш стук в дверь, на которой не было колокольчика, на террасу вышла женщина и стала громко звать: «Аристид! Аристид!» На ее зов из глубины сада вышел широкоплечий крестьянин в синем рабочем блузоне и широкополой соломенной шляпе. Он не представился нам и не очень заинтересовался нашими именами — просто пригласил в небольшой домик в отдаленном уголке сада, который служил ему студией, и стал показывать свои работы.
Я сразу же купил у него за восемьсот франков маленькую женскую статуэтку и начал перебирать его эскизы. Мое внимание привлек набросок женской фигуры, сидящей на корточках, — это была восхитительная арабеска скупых линий. Я тут же предложил Майолю исполнить ее в камне, и он согласился за хорошую цену сделать ее в человеческий рост.
Я пригласил Майоля пообедать со мной в парижском ресторане. Во время обеда он набросал ногтем на скатерти мой портрет и нашел его настолько удачным, что тут же попросил принести ему лист бумаги, чтобы сохранить набросок. Я начал искать черты его сходства с Огюстом Роденом, но он не согласился:
— У нас нет ничего общего, — заявил он. — Роден пытается выразить свет, а я хочу выразить форму. А если я иногда изображаю свет, то это простая случайность.
Через пару дней я опять поехал к Майолю. Я чуть не задремал под стук колес, как вдруг на какой-то станции ко мне в вагон почти на ходу вскочил сам Майоль. Он объяснил, что обедал с Роденом и сейчас возвращается домой. И, стоя на перроне, вдруг увидел меня в окне поезда. Я спросил его, почему он ваяет только женские фигуры? Он ответил, что у него нет денег на натурщиков и он работает только со своей женой. Поэтому у его скульптур такие красивые ножки, а вот грудь и живот у нее слегка подпортились от родов. Он бы с удовольствием ваял мужские фигуры — мужское тело привлекает его больше, чем женское.
3 сентября 1904 года, Лондон
Я пригласил Майоля в Лондон и повел его вечером на прогулку по набережной Темзы. Он застыл на подвесном мосту и долго стоял, наблюдая, как в черной воде отражаются огни парламента. Потом сказал:
— Можно подумать, что прямо из черной воды поднимаются дворцы из «Тысячи и одной ночи». Ты видишь, все небо красное? Я бы нарисовал его в ярких тонах красного и бордового. Но я не мог бы рисовать, как Моне; смешивая тысячи красок, я вижу каждый мазок отдельно от другого.
После ужина мы с Майолем провели вечер на боксерском матче в Уайтчепле. Майоль впал в настоящий экстаз:
— Никогда не думал, что вид обнаженных мужчин приведет меня в такой восторг. Движения боксеров ничуть не похожи на убогие позы профессиональных натурщиков.
Он лихорадочно делал зарисовки, красотой подобные лучшим наброскам Делакруа. Особенно увлекали его гордые стройные шеи и широкие плечи. В конце вечера он объявил:
— Сегодня я научился многому. Обнаженных мужчин надо ваять именно так — стоящими друг против друга с изрыгающими огонь открытыми ртами, с руками, готовыми к бою! Это не люди, а боги!
21 июня 1904 года, Веймар
Вчера мы на правлении Архива обсуждали возможность выставки эскизов Родена. Председатель правления был против, утверждая, что император нас не одобрит, так как он терпеть не может современное искусство, находя его отвратительным. Председатель все время повторял:
— Я не могу рисковать своим положением. Я уверен, что если император будет недоволен, то уволят именно меня.
Декабрь 1904 года, Лондон
Провел рождественский вечер с Герхартом Гауптманом. Необычайно симпатичный человек.
17 января 1905 года, Берлин
Утром получил печальное сообщение о скоропостижной кончине нашей милой Каролин, эрцгерцогини Сакс-Тюрингии. Она неожиданно умерла от воспаления легких, вызванного падением с лошади во время верховой прогулки. Через день после происшествия у бедняжки резко поднялась температура, и она скончалась буквально на глазах мужа и детей. Такая потеря, такая потеря! Она была не слишком образованна, но искренне любила современное искусство и меня, грешного. Эрцгерцог не одобрял ни того ни другого — он предпочитал только охоту и дружную мужскую компанию и не часто посещал приемы в музее, которые обожала покойная герцогиня.
