21 января 1905 года, Веймар
Вернулся с похорон нашей бедной милой эрцгерцогини. На душе грустно и тревожно — скоро ли я почувствую нерасположение эрцгерцога?
24 января 1905 года, Берлин
Получил известие о серьезной болезни мамы. Уезжаю в Париж.
8 февраля 1905 года, Париж
Сегодня был у Родена. Хотел договориться с ним, чтобы он сделал бюст Ницше. Он очень колеблется, утверждая, что трудно делать портрет того, кого никогда не видел. Я уговариваю его, настаивая на том, что мне удалось снять посмертную маску Ницше.
— Это уже лучше, — отозвался Роден. — По крайней мере есть костная структура, это основа для каждого скульптора. Но главное — передать движение мышц, натянутых на кости. Когда ты схватываешь это движение, ты можешь начинать работу.
27 мая 1905 года, Париж
Обедал у Родена в Медоне. Облаченный в белый летний костюм, он встретил меня на станции, и мы поехали к нему в конной коляске. Всю дорогу он жаловался на государственные фонды, которые не делают ему заказов и не поддерживают его творчество. Мне кажется, что он преувеличивает.
После обеда мы отправились в маленький домик на краю деревни, который служит ему мастерской, и стали выбирать эскизы для веймарской выставки. Он отложил несколько набросков и объявил, что дарит их моему Архиву. Он хотел бы, чтобы в веймарском музее был создан постоянный зал гипсовых слепков с его скульптур — он считает, что гипсовые слепки отражают его творческую мысль вернее, чем мрамор и бронза. Я предложил ему записывать свои суждения об искусстве, и он с энтузиазмом согласился.
Неожиданная запись в тот же день — 27 мая 1905 года:
Русский Балтийский флот был отправлен в кругосветное плавание для участия в русско-японской войне только для того, чтобы немедленно быть затопленным японцами в битве при Цусиме.
Петра
Все, хватит переводить выдержки из дневника графа Гарри! Это затягивает, как воронка, — я вчера всю ночь читала этот дневник и не могла оторваться. Но я не в состоянии перевести десять тысяч страниц! Буду действовать обычным путем — просто перескажу жизненную историю графа Гарри Кесслера — покровителя художников-модернистов, дипломата и шпиона.
Граф Гарри
Лондон
Он проснулся от громкого стука в дверь, посмотрел на часы и удивился — было без пяти восемь. Никто никогда не будил его так рано. Он закрыл глаза, надеясь, что это ошибка, но стук становился все громче. Его перекрыл еще более громкий голос:
— Гарри, откройте! Это я, Майоль!
Чертыхаясь, граф босиком прошлепал к двери — ночные тапочки куда-то запропастились, а шум, поднятий скульптором, небось уже разбудил всех соседей.
— Что случилось? — спросил он, не отворяя дверь. — Зачем вы явились в такую рань?
Майоль бормотал сквозь дверь, что он час назад прибыл в Лондон и должен срочно посоветоваться с графом Гарри по важному делу, но тот не стал его слушать и предложил встретиться вечером в ресторане «Савой». Когда разочарованный скульптор ушел, Гарри вернулся в постель, но заснуть уже не мог — ему нужно было мысленно приготовиться к предстоящей через пару часов деловой встрече.
Все произошло две недели назад, неожиданно, но заманчиво. Он тогда был в Берлине, и его вдруг пригласили в императорский дворец на фортепианный концерт. Он давно не был при дворе и с огорчением отметил, как постарела за это время императрица. После концерта избранным гостям предложили остаться на легкий ужин. Гарри был не в восторге от императорской кухни, но само приглашение казалось лестным, и он с удовольствием поднялся на второй этаж в малый обеденный зал.
Когда он обвел глазами нарядный зал в поисках приятного собеседника, его поманил за свой столик директор Дойче Банка господин ЛЛ., с которым Гарри был знаком только шапочно. Слегка удивившись, он сел за столик господина ЛЛ., начиная подозревать, что приглашение на концерт было не случайным. Так оно и оказалось.
После нескольких наводящих вопросов директор банка вдруг рассыпался в комплиментах, восхищаясь светскими манерами молодого графа и его редким знанием многих европейских языков. Еще не понимая, куда тот клонит, Гарри насторожился, и не напрасно.
— Мы давно наблюдаем за вами, — продолжал господин ЛЛ.
«Кто это — мы?» — встревожился Гарри, но промолчал.
Можно было подумать, что господин ЛЛ. прочел его мысль:
— Мы — это министерство иностранных дел. Нас заинтересовала легкость вашего порхания между всеми европейскими столицами, равно как и ваши тесные связи со многими видными европейскими светилами. И нам стало жаль, что мы не используем ваши прекрасные качества.
Директор Дойче Банка выжидательно замолчал, дав Гарри возможность дополнить его речь:
— И вы решили их использовать?
— Замечательная догадка! — воскликнул господин ЛЛ. и изложил суть предложения министерства, показавшееся графу Гарри заманчивым. И вот сегодня он, тщательно одевшись, направился на встречу с директором крупного английского банка. Разговор предстоял деликатный — нужно было вынудить англичан заключить сделку, выгодную и Британии, и Германии, но представить дело так, будто немецкая сторона действует исключительно из человеколюбия.
Речь шла о предстоящем немецком проекте постройки железной дороги Берлин — Багдад, пересекающей всю Месопотамию. Проект был баснословно дорогой, и графу Гарри поручили вовлечь в него англичан. Хитрый ход министерства заключался в том, что английский банк, вкладывающий деньги в транспорт Ближнего Востока, принадлежал кузенам графа Гарри, братьям Линч. Именно Генри Линчу и нанес визит в то утро Гарри. Он прекрасно знал, как нужно себя вести с людьми, от которых хочешь чего-то добиться. Недаром он отлично ладил с такими уникальными эгоцентриками, как Огюст Роден, Аристид Майоль и Гуго Гофмансталь.
Его кузен Генри Линч внимательно выслушал предложение Дойче Банка, изложенное графом Гарри в свойственной ему лестной фразеологии. По его словам, дело не в баснословной цене проекта, а в его политическом влиянии. Если железная дорога Берлин — Багдад будет принадлежать исключительно Германии, то неизбежно вспыхнет военный конфликт между Германией и Британией, а этого нужно избежать во что бы то ни стало. Генри Линч согласился, но не преминул задать важный вопрос: «А что Англия получит за свое участие в железнодорожном проекте?» На это у графа Гарри был готов ответ: «В этом случае Германия не будет возражать против единоличного влияния Британии на политику и экономику государств Ближнего Востока». Его слова явно удовлетворили Генри Линча, и он обещал подумать, но проницательный Гарри почуял, что кузен готов к положительному ответу на его предложение.
