Но увольнение с поста директора недостаточно выполняло приказ императора насчет ноги под зад, тем более что граф Гарри был финансово независим и жалованья не получал. Нужен был еще один пинок, более чувствительный, вроде плевка в лицо. Император был крут. Эрцгерцог не то чтобы его боялся, но слегка трепетал в предчувствии его гнева. А сомнения не было в том, что прусский посол в Веймаре детально докладывал императору обо всем происходившем при дворе эрцгерцога.
Плевок в лицо получился сам собой, когда во дворце эрцгерцога был устроен прием в честь благополучного возвращения его светлости из Индии, где он участвовал в опасной охоте на слонов. Эрцгерцог лично пожал каждому приглашенному на прием руку, и только когда к нему приблизился граф Гарри, демонстративно повернулся к тому спиной. Гарри на секунду онемел от такой несправедливой обиды, но быстро взял себя в руки и спокойно отошел к окну, будто просто проходил мимо его светлости, вовсе не рассчитывая на его рукопожатие. Маневр этот, конечно, никого не обманул — все, особенно враги и завистники, хорошо поняли, что произошло.
Простояв у окна несколько минут, Гарри не спеша покинул зал и спустился в сад по парадной лестнице. Убедившись, что никто из придворных его не видит, он быстрым шагом вышел на дворцовую площадь и, не взглянув на вереницу фиакров и карет, дожидавшихся окончания церемонии, отправился пешком по нарядной центральной улице. Накрапывал мелкий дождик, но Гарри это не замечал: по его лицу текли слезы — он оплакивал свою так нежданно-негаданно рухнувшую заветную мечту!
Элизабет
Гарри не помнил, сколько времени он шагал мимо красивых особняков центральной улицы, сжимая кулаки и утирая слезы. Неужели у него не будет больше дорогого его сердцу музея, в который он вложил столько сил и любви? Неужели больше никогда ему не удастся создавать великих художников — находить их, приручать и открывать миру, прирученных? Один Майоль чего стоит — кто бы, кроме Гарри, умудрился прославить такого неотесанного мужика? А остальные? Трудно сосчитать, скольких он вытащил из небытия и безвестности, не только художников и скульпторов, но также поэтов и драматургов. Одним из его достижений был Гуго фон Гофмансталь, которого после премьеры «Царя Эдипа» без сомнения можно смело назвать величайшим современным поэтом Германии. Где бы сейчас был Гуго без постоянной поддержки графа Гарри?
А Элизабет с ее Архивом Фридриха Ницше? Так бы и ютилась в своем захолустном Наумбурге в нищем доме с протекающей крышей! И кто знает, может быть, без участия графа Гарри великие идеи Фридриха так и были бы засыпаны песком забвения? А семинары по искусству? А классы? А лекции? Теперь все пойдет прахом!
Погруженный в отчаяние, он не заметил, как рядом с ним остановился фиакр, но все же наконец услыхал женский голос, многократно повторяющий его имя. Из окна фиакра выглянула Элизабет.
— Садись ко мне, Гарри, — сказала она, неожиданно переходя на «ты», как старшая. Элизабет и была старше графа на двадцать два года.
— Они все видели, — пожаловался Гарри, садясь рядом. Элизабет вынула из сумочки батистовый носовой платочек и вытерла мокрое лицо графа. Хотя он долго шагал под дождем, она все же заподозрила, что лицо его увлажнено слезами:
— Не нужно плакать из-за них, Гарри. Они гнусные люди и не стоят твоих слез.
— Я плачу не из-за них, а из-за музея. Я этого так не оставлю, я обращусь за помощью к императору.
— Император тебе не поможет.
— Почему не поможет?
— Неужели ты думаешь, что эрцгерцог расстался с тобой по собственной воле? Он просто выполнил приказ императора.
— Не может быть! Император ко мне расположен. Меня не раз приглашали во дворец на концерты и ужины…
— Был расположен, но уже нет.
— Откуда ты знаешь?
— Сознаюсь, я ходила к эрцгерцогу просить за тебя. Я даже плакала и умоляла его не увольнять тебя. И тогда он показал мне отзыв императора на ту ужасную статью. — Элизабет секунду подумала и решила смягчить формулировку. — Император написал кратко: «Гнать в шею!»
— И одной статьи было для этого достаточно?
— Увы, она была не одна. Ты даже представить себе не можешь, сколько доносов от твоих приятелей и собутыльников он получил из-за этой злополучной выставки.
— Настолько она их возмутила?
— Я думаю, они просто воспользовались случаем, чтобы от тебя избавиться.
— Чем я им мешал? — задохнулся Гарри.
— Тем, что ты такой красивый и удачливый. Тем, что ты заполнил их пыльный город шумной толпой туристов. Тем, что из-за тебя туристы вместо музеев Гете и Шиллера посещают Архив Ницше. Разве этого мало?
Петра
Изгнанный из рая граф Гарри уехал в Берлин в поисках утешения, того, чем сердце успокоится. И не успел как следует оглядеться, как его пригласил к себе герр Гвиннер, член совета директоров Дойче Банка, ответственный за финансирование железной дороги Багдад — Берлин. Герр Гвиннер недоумевал, почему ему, ссылаясь на графа Гарри Кесслера, позвонил директор английского банка «Братья Линч» и предложил взять на себя долю участия в постройке месопотамской железной дороги. Вопрос этот смутил Гарри — ему стало ясно, что господин ЛЛ. не посвятил своего заместителя в секрет его прошлогодней английской миссии. ГРафу понадобилась изрядная хитрость и изворотливость, чтобы выйти из неловкого положения и не выдать могущественного директора Дойче Банка. Удачно справившись с вопросами Гвиннера, он решил, что пора подумать о дипломатической карьере.
Граф Гарри
Сразу по приезде в Лондон граф Гарри послал курьера в германское посольство, чтобы известить об этом посла Вилли Метерниха. Не прошло и получаса, как Вилли примчался к графу в отель и предложил пообедать у него дома, чтобы избежать любопытных ушей. Они надолго засиделись у камина в уютной столовой, обсуждая множество наболевших проблем — и строительство месопотамской железной дороги, и обиды все растущей в Англии немецкой общины, и успехи немецких живописцев на лондонских выставках. Между делом посол поделился с Гарри последними пикантными сплетнями из жизни королевского дома и попросил избавить его от посещения ланча в имении бывшей любовницы короля. Судя по всему, Гарри ему помог.
Петра
Я не собираюсь описывать все дипломатические успехи моего героя, только уверяю, что их было немало. Но они не могли вытравить из сердца его главный интерес — любовь к открытию новых талантов. И преданность идее проповеди наследия его кумира, Фридриха Ницше.
Граф Гарри
Граф Гарри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед его внутренним взором проступил вполне реалистический образ задуманного им проекта — постройки грандиозного мемориала Фридриха Ницше. С годами его восхищение великим философом не только не угасало, но разгоралось все ярче. Ради него Гарри переступил через обиду, нанесенную ему эрцгерцогом, когда тот, поддавшись давлению пошлых буржуазных ханжей, уволил Гарри с должности директора созданного им музея.
