Лу
Да, Лу сама написала, что для утонченной натуры верность невозможна, а неверность неизбежна. Она — умная девочка, и не следовало бы огорчаться, что Земек ей изменяет. Ведь Лу не сомневалась, что он утонченная натура, а значит, эта измена предсказана ею самою. И все же Лу не могла избавиться от удушливого чувства обиды — привыкла, что инициатива разрыва всегда принадлежит ей. Собственно, инициатива разрыва у нее осталась, и нужно воспользоваться ею как можно скорей. Об интрижке Земека с молоденькой медсестрой Лу узнала случайно, но уже пару месяцев чувствовала не то чтобы его охлаждение, но какую-то неуловимую прохладу его ласк. Так что настала пора разлуки. А жаль, это было счастливое время, творческое — она так много написала за эти годы.
Но ведь хорошо и вернуться домой к Карлу, а то, если его опять не приручить, он может совсем от нее отвыкнуть. Да и Маришка подрастает, ее тоже нужно приручать, и она может отвыкнуть, несмотря на всю вложенную в нее любовь.
Вещей у Лу было не так уж много, она позвала горничную Хильду, чтобы та сложила чемоданы и вызвала фиакр. Если горничная и удивилась, то виду не подала, хотя Лу не сомневалась, что как только за ней захлопнется дверь, Хильда помчится докладывать Земеку о ее отъезде. В этом таилась любопытная загадка: устремится ли Земек на вокзал, чтобы остановить Лу и уговорить не покидать его?
Поезд на Берлин подошел к платформе слишком быстро, чтобы Лу смогла честно решить эту загадку. Но все же она ждала на платформе довольно долго, так что было неясно, достаточно ли поторопилась Хильда проинформировать хозяина или хозяин недостаточно поторопился, чтобы задержать любимую женщину, то есть была ли эта женщина достаточно любимой.
В поезде Лу почувствовала себя немного лучше — самые светлые дни в ее прошлом были связаны с поездами. Как давно это было, до Райнера и Земека, когда она с радостью порхала по Европе, легко меняя адреса и любовников. Похоже, постоянство не пошло ей на пользу. Именно в тот момент, когда она поняла это, на платформу вбежал встрепанный Земек и помчался к вагонам первого класса — он знал, что его Лу вторым не ездит. Но только он поравнялся с окном, за которым сверкали глаза Лу, состав тронулся и покатил прочь от Земека. Тот отчаянно замахал руками, пробежал за поездом несколько шагов и постепенно стал отставать.
Лу бы обрадоваться — ведь он все же поспешил за ней на вокзал, — но она вовсе не обрадовалась, а опечалилась: славная сказка кончилась и прошлого не вернуть. Да и радоваться было нечему — ей предстояла встреча с Карлом, который непременно будет наказывать ее за все, и за Райнера, и за Земека, так что даже мысль о Маришке не могла ее утешить.
Наутро, выпив чашечку кофе на берлинском вокзале, она попросила носильщика нанять для нее фиакр и погрузить чемоданы. Но, оказавшись у дома в Шмаргендорфе, она обнаружила на пороге другую гору чемоданов, а рядом с ними заплаканную Маришку.
— Не хочу уехать! — рыдала Маришка. — Мами Лу никогда нас не наищет!
— Ну и пусть не наищет. Мы от нее убежим и спрячемся! — сказал Маришке Карл, выходя на крыльцо. И осекся, увидев появившуюся из фиакра Лу.
Однако, надо отдать ему должное, он быстро нашелся. Простер к Лу руки и воскликнул:
— А ты вовремя привела нам фиакр! Мы как раз собирались за ним послать садовника на станцию!
— И куда, вы, интересно, собрались без меня?
А Маришка уже висела у нее на шее, вытирая об ее плечо мокрый от слез нос.
— Мами Лу! Как хорошо, что тоже поехаешь с нами, и мы спрячемся все вместе!
— Где же вы собирались от меня спрятаться? — спросила Лу мужа.
От нее не укрылось, как Карл опасливо покосился на входную дверь. «Конечно, он знает, что Мари подслушивает как всегда».
— Меня пригласили профессором в университет в Геттингене. И я купил там дом.
— Купил дом, а мне ни слова? Почему?
— Мы хотели от тебя спрятаться, — объявила Маришка.
— И ты тоже хотела?
— Я плакала, но они объяснили, что это такая игра.
Решив, что пора вмешаться, Мари выскочила на крыльцо.
— Не слушайте вы ее, фрау Андерс! Мало ли что моя девочка может придумать!
Лу твердо спустила Маришку на землю:
— Но то, что вы собирались уехать отсюда, не известив меня, моя девочка не придумала, правда, Маришка?
Маришка почуяла неладное и опять приготовилась плакать.
— Они сказали, что это такая игра — вроде в прятки.
Кучеру надоело ждать.
— Вы собираетесь платить, уважаемая фрау? Мне пора ехать обратно.
— Но зачем же уезжать? — удивился Карл. — Ведь мы решили, что вы отвезете нас на берлинский вокзал.
— Но я не могу взять сразу всех вместе с вашими чемоданами.
— Не нужно всех вместе, — быстро решила Лу. — Вы возьмете нас троих и пару чемоданов, а мы пришлем со станции другой фиакр за Мари и остальным багажом.
Мари вспыхнула и хотела было возразить, но Карл остановил ее взглядом. Она смирилась, понимая, что спорить нет смысла, — не оставлять же Лу с их багажом. Но все же не сдалась окончательно:
— А Маришка поедет со мной, правда, доченька?
— Совсем неправда, — возразила доченька, — я соскучила и хочу с мами Лу.
Не ожидая новых возражений, Лу быстро посадила девочку в фиакр и взобралась вслед за ней, так что Карлу ничего не осталось, как последовать за ними. Покачиваясь на мягких рессорах, Лу опять почувствовала себя счастливой — она одержала маленькую победу. Она очень любила побеждать.
Петра
Так началась новая полоса жизни Лу — жизнь без Земека.
Лу
Надо сказать, что после бегства от Земека жизнь оказалась не такой уж печальной. Не говоря уже о том, что брошенный ею Земек засыпал ее градом слезных писем, умоляя вернуться, а новый дом в Геттингене доставил ей неожиданную радость. Он был прелестным, отлично спланированным, просторным, с большими комнатами и огромным запущенным садом, который только и ждал, чтобы кто-нибудь о нем заботился. И Лу занялась садом — она наняла молодого улыбчивого садовника, и они часами сажали цветы, стригли кусты и окапывали деревья.
Пришлось, конечно, преодолевать отчаянное сопротивление Мари, привыкшей за последние годы быть полноправной хозяйкой в доме Карла. Но Лу нравилось бороться, и она всегда добивалась своего. Тем более что Карл не вмешивался, а маленькая Маришка неизбежно была ее верной союзницей.
Несколько месяцев она наслаждалась покоем — копалась в саду, никуда не стремилась, читала забытые книги и почти ничего не писала. Потом это инертное существование начало ее беспокоить — не означало ли оно приближение старости? Ведь через год ей неизбежно исполнится пятьдесят лет — это страшная цифра, когда-то она даже представить себе не могла, что доживет до половины столетия. Да и сейчас это было нелепо — она все еще чувствовала себя молодой. И чтобы доказать это себе и другим, она обязана преодолеть инерцию комфортабельного бытия и тронуться в путь.
