Лу еще не знала куда, но это было неважно. Важно сорваться с места и тронуться в путь — стоять у вагонного окна под перестук колес и ожидать новых встреч и новых увлечений. Коротких, ни к чему не обязывающих, но наполняющих душу верой в свою силу и чары.
Принять решение, куда ехать, ей помогло очередное письмо Райнера, в котором он рассказывал, как провел несколько счастливых месяцев у своих шведских друзей. Его послания — одна из причин главных страданий ее жизни — Райнер всегда был бездомным, неустроенным, нелюбимым и неприкаянным. И только она, Лу, могла спасти, приютить и приласкать его. Ей было безумно его жаль, хотя иногда ей казалось, что он такой бездомный и неустроенный только для того, чтобы она наполнилась состраданием и опять взяла его к себе, как голодного котенка. Она ведь точно знала, что у него за эти годы было несколько возможностей наладить свою жизнь, взвалив бремя ответственности на плечи какой-нибудь другой женщины, очарованной его талантом и бесприютностью. Но всегда в последнюю минуту он устраивал любое безобразие, навсегда отвращавшее от него эту несчастную другую женщину, и сказка кончалась разрывом и слезами.
Писал Райнер хотя и жалостно, но художественно, так что его описание шведской жизни подтолкнуло Лу отправиться в путешествие по Швеции, которая очень пришлась ей по сердцу — своими дремучими лесами и зеркальными озерами она напоминала ей окрестности Санкт-Петербурга. Она все чаще вспоминала свое российское детство, с годами оно начинало казаться ее все более и более счастливым. Не говоря уже о неизгладимой памяти о ее беззаветной дружбе с отцом, даже конфликтные отношения с матерью представлялись почти пасторальными.
Эти отношения постепенно улучшались после каждого очередного визита Лу в Петербург — то ли Лу смягчалась, то ли мать становилась не такой непримиримой. Последний визит врезался в память Лу особенно пронзительной сценой. Ее берлинский поезд уходил из Петербурга на рассвете, и она, попрощавшись с матерью накануне вечером, утром на цыпочках вышла в прихожую, стараясь не потревожить хрупкий сон старой женщины. И вдруг к своему изумлению наткнулась на поджидавшую ее мать. В несвойственном ей порыве Лу сделала то, чего не делала с детства, — обняла маму и прижалась щекой к ее щеке. Обе щеки были мокрые от слез. Это были прощальные слезы — через несколько месяцев мать Лу скончалась.
Она оставила дочери небольшое наследство. На привычно хорошую жизнь этих денег бы не хватило, но хорошая жизнь Лу была надежно обеспечена Карлом, так что можно было потратить их на что-нибудь безумное и неординарное. Нужно было только придумать, на что именно. Лу не сомневалась, что реальность поможет ей решить этот вопрос, а пока она, насытившись красотами шведской природы, отправилась в Стокгольм, который отложила на десерт.
Стокгольм потряс Лу портретным сходством с Санкт-Петербургом. Любуясь прозрачными каналами и нависшими над водой мостами, она чувствовала, что вернулась домой, и, умиротворенная, решила нанести светский визит поэтессе Эллен Кей, приятельнице Райнера, которая курировала переводы его поэзии на шведский язык. Она шла к Эллен, с печалью думая о том, что в Швеции Райнер гораздо более популярен, чем в родной Германии. Она даже не подозревала, что этот визит перевернет весь ход ее жизни.
Петра
Этим вечером в доме Эллен Кей Лу познакомилась с психоаналитиком Паулем Бьерре, который, как любой другой мужчина, немедленно в нее влюбился. Желая привлечь ее внимание, он стал посвящать ее в тайны теории подсознания. Лу зачарованно слушала Бьерре — тот мир, который открывался перед ней, был по сути ей близок и знаком. Он всегда жил в ее душе, она просто не нашла для него словесного выражения.
Увлекшись рассказом Бьерре о достижениях психоанализа, она позволила ему не только проводить ее до отеля, но и подняться с ней наверх. Не желая прерывать увлекательную беседу, она заказала в номер легкий ужин, который затянулся далеко за полночь, так что гость вынужден был остаться у нее до утра. За утренним кофе он сообщил Лу, что через день должен уехать в Германию, в город Веймар, на конгресс психоаналитиков. И предложил отправиться вместе с ним, пообещав представить ее самому Зигмунду Фрейду.
Это предложение привело Лу в восторг — ничего лучшего новый любовник сделать для нее не мог. Ее возвращение к прежней вольной жизни было восхитительно — она увлеклась Паулем Бьерре, который был лет на десять ее моложе, психоанализом, который только недавно вылез из пеленок, и Зигмундом Фрейдом, который обещал стать вечно знаменитым.
Правда, приезд Лу в Веймар был изрядно омрачен неожиданным для нее торжественным приемом, оказанным на открытии конгресса ее вечному недругу Элизабет Ницше. Озабоченная своими личными проблемами, Лу как-то выпустила из виду, что Веймар стал опять культурным центром Германии в значительной степени благодаря процветанию там Архива Фридриха Ницще. Поэтому она вздрогнула от обиды, когда Элизабет, вошедшую в зал в сопровождении другого ее недруга, лощеного франта графа Гарри Кесслера, почтительно встретил сам распорядитель конгресса и усадил в оставленный для почетных гостей первый ряд. Пока они шли по проходу, Гарри наклонился к Элизабет и что-то шепнул ей на ухо. Она обернулась к залу, и луч света отразился в ее косом глазе, направленном на Лу. Элизабет приятно было видеть, что Лу, главный вдохновитель творчества Фридриха, затерялась где-то в четвертом ряду, никому здесь неизвестная и непризнанная.
Однако все остальное прошло отлично. В перерыве Пауль, как и обещал, представил ее Фрейду. А дальше все пошло как по маслу — великий врачеватель женщин Зигмунд Фрейд, как любой другой мужчина, не смог устоять против чар неотразимой Лу Саломе. Он пригласил ее приехать к нему в Вену, чтобы из первых рук получить уроки психоанализа. Лу была очарована Фрейдом не меньше, чем он ею. Она была готова отправиться к нему в Вену хоть завтра, но перед нею возникла новая мучительная проблема, которую нужно было решать неотложно. Это был вопрос жизни и смерти.
Лу
Правда, вопрос жизни и смерти не ее, а поэта Райнера Мария Рильке. Но она несла ответственность за его судьбу, добровольно взвалив на себя эту ответственность пятнадцать лет назад, когда подобрала его, совсем юного несмышленыша, и сделала своим рабом на всю жизнь.
Прошли годы с тех пор, как Лу его бросила посреди дороги — да-да, именно бросила — внезапно, без предупреждения, одним взмахом руки, как слепого котенка, поскольку всегда считала, что бросать нужно с размаху, не мямлить, не тянуть резину, а решительно и бесповоротно. Лу договорилась об этом еще с Фридрихом, тогда, в Таутенбурге, и они прекрасно сформулировали это решение: «Падающего толкни». Теперь эти слова приписывают только Фридриху — кто-то возмущается, кто-то восхищается, но только Фридрихом, а о ней забыли. Но она им еще напомнит о себе, еще посмеется над теми, кто возмущается, и над теми, кто восхищается.
Последнее время Райнер опять начал терзать ее жалобными письмами. За эти годы он много раз впадал в отчаяние и умолял принять его обратно, но Лу была тверда и непреклонна. Его последнее письмо просто приставило ей нож к горлу:
