Вена, февраль 1913 года
Хуже венского января может быть только венский февраль. Особенно в тот день — с неба валил отвратный мокрый снег, немедленно застывающий на тротуарах хрупкой ледяной корочкой, под которой притаились коварные холодные лужи. В такую погоду хороший хозяин и собаку из дому не выгонит, но мне необходимо было выйти из дома — сам великий Зигмунд Фрейд назначил мне встречу у себя в кабинете в одиннадцать часов утра. Я собиралась поговорить с ним о своем будущем, а если удастся, то и обсудить мою новую работу, в которой я утверждаю, что инстинкт продолжения рода сбалансирован в природе инстинктом саморазрушения. Я надеялась, что после окончания моего семинарского курса он оставит меня в Вене ассистенткой при семинаре: будет передавать мне часть своих пациентов и обсуждать со мной свои новые идеи. У меня было небольшое преимущество перед другими претендентами на это место — великий человек ревниво охранял свою паству и не мог перенести моей любви к Юнгу. И потому мог бы приблизить меня поближе к себе, в надежде вытравить эту любовь из моего сердца.
Хотя профессор Фрейд не был бабником и не бегал за каждой симпатичной юбкой, я знала, что он питает слабость к хорошеньким молодым девушкам, и потому с утра занялась прихорашиванием. Я надела облегающее темно-голубое платье и серые сапожки, в точности подходящие к моей серой каракулевой шубке. Волосы я распустила, зная, как они оттеняют мою нежную кожу, но из-за ветра, несущего в лицо хлопья мокрого снега, мне пришлось надеть серый каракулевый берет, насильно навязанный мне мамой.
Я взяла зонтик и оглядела себя в зеркале: получилось очень мило — великий Фрейд должен быть доволен, он терпеть не мог «синих чулок». Я пришла на несколько минут раньше и недолго постояла в подъезде, стряхивая мокрый снег с воротника и берета. Большое зеркало в торцовой стене подтвердило, что цвет лица у меня отличный. Ровно в одиннадцать я звонила в звонок у заветной двери. Мне открыла младшая дочь Фрейда шестнадцатилетняя Анна, которая попросила меня подождать минут десять в прихожей, пока папа закончит завтрак.
Эти десять минут я постаралась использовать получше — сняла шубку и берет, наново расчесала локоны и хотела было еще раз продумать свою заранее заготовленную речь, но меня прервал резкий и долгий дверной звонок. В святыню профессора Фрейда звонили обычно мягко и кратко, стараясь не потревожить великого человека. А звонивший в то утро явно был человеком бесцеремонным. Из комнат Фрейда никто не вышел, и нетерпеливая рука на лестнице стала нажимать на кнопку звонка еще дольше и резче. Я пожала плечами и сама отворила дверь — с ходу оттеснив меня от порога, в прихожую размашистым шагом ворвалась высокая дама в длинной меховой шубе.
— Профессор Фрейд у себя? — спросила она и двинулась в глубь квартиры, так и не стряхнув снег со шляпы и плеч. Шляпа тоже была меховая.
— Вам назначено? — осведомилась я, защищая свои интересы.
Тут дама наконец меня заметила:
— Профессор просил меня навестить его, когда я буду в Вене.
В этот момент в коридор вышел сам Фрейд в сопровождении Анны и просиял, увидев нахальную даму:
— Лу, дорогая, какой приятный сюрприз!
Я тут же поняла, что мою искусно составленную речь придется отложить. И оказалась права. Фрейд сказал мне смущенно:
— Прости меня, малышка, но я попрошу тебя погулять часок по улице, пока я поговорю с фрау Саломе. Ведь она в Вене проездом.
Когда он называл меня «малышкой», я знала, что добра ждать нечего. Но я не посмела сказать ему, что в такую погоду гулять по улице отправляют только злейшего врага. Я покорно кивнула и проследила глазами, как он, позабыв обо мне, уводит в кабинет эту дерзкую фрау Саломе.
Из глубины квартиры донесся голос секретарши Фрейда Минны Бернес: «Анна, ты не забыла снять чайник с огня?» — и Анна проворно ушла. Решив воспользоваться тем, что никто за мной не следит, я сдернула с вешалки свою шубку и берет и, вместо того, чтобы выйти на лестницу, проскользнула в полуоткрытую дверь приемной. Там было темно, но я не стала зажигать свет в надежде, что меня не заметят и не выставят на холодную улицу.
Через пару минут Минна и Анна появились в прихожей и сели на маленький диванчик.
— Зачем ты вытащила меня сюда? — спросила Анна.
— Чтобы уйти подальше от ушей твоей мамы. — Я услышала, как Минна чиркнула спичкой и закурила. Из прихожей потянуло сигаретным дымом.
— Значит, какая-то дама, ты говоришь, явилась без приглашения и он ее немедленно принял?
— Ну да, а бедную Сабину выставил на улицу.
— В такую погоду? Кто же эта дама? Красивая?
— Высокая, вся в мехах. Он назвал ее как-то странно — по-моему, фрау Саломон.
— Ах, Лу Саломе? Тогда все понятно! Я еще в прошлом году на Веймарском конгрессе заподозрила, что она на него нацелилась. И, как всегда, оказалась права.
— Я не понимаю, что значит, — нацелилась?
— Ничего, подрастешь, поймешь. Интересно, что эта Лу Саломе от него хочет?
— Может, она просто хотела его повидать?
— Лу Саломе никогда не хочет кого-то просто повидать. Она хочет повидать только того, от кого чего-нибудь хочет.
— Я вижу, ты не очень ее жалуешь.
— Какая разница, жалую я ее или нет? Она женщинами не интересуется. Зато во всей Европе не найдется мужчины, который сумел бы ей в чем-либо отказать. Очень интересно, что она хочет выманить у твоего отца.
— Я думаю, что у папы можно выманить только то, что он хочет дать.
— Ты идеализируешь своего отца. Он такой же мужчина, как и все другие.
— Если даже она их всех соблазняет, я не думаю, что ей удастся соблазнить папу.
— Посмотрим, посмотрим, что она с ним сделает!
— Да что ты о ней такое знаешь?
— Она начала давно. Уже в 82 году прошлого века она свела с ума бедного больного Фридриха Ницше.
— Это знаменитого философа, что ли? Так он же давно умер.
— Я говорю тебе, это было давным-давно, в 82 году прошлого века. Ницше тогда был еще вполне жив, а она только-только приехала из Санкт-Петербурга завоевывать Европу.
— Что значит — прошлого века? Сколько ей лет, по-твоему?
— А по-твоему?
— Лет тридцать с небольшим.
— А ей за пятьдесят!
— Не может быть! Я стояла в двух шагах от нее — ей не дашь больше тридцати трех!
— Ты слышала о вампирах?
— Ну да, это которые кровь высасывают?
— А ты знаешь, зачем они это делают? Чтобы сохранить молодость. Они так обновляют свою кровь и молодеют.
— Ты хочешь сказать, что эта Лу Саломе — вампир?
— В каком-то духовном смысле да: она порабощает мужчин и от этого молодеет.
