Гарри промолчал — не мог же он защищать своих некогда любимых англичан, заставивших Германию испытать времена воистину ужасные. И, выцедив из кофейника последние капли драгоценного напитка, положил на стол тоненький листок.
— Хватит о грустном. Лучше прочти мою дивную сказку.
— Что это? — спросила Элизабет, доставая из кармана очки.
— Это заказ на сто пятьдесят тысяч экземпляров книги Фридриха Ницше «Так сказал Заратустра».
— Целых сто пятьдесят? — неуверенно прошептала Элизабет.
— Тысяч! — поправил ее Гарри.
— Что ты имеешь в виду? — тупо проговорила Элизабет.
— Я имею в виду три нуля, замыкающих цифру сто пятьдесят.
— Это шутка? Таких заказов не бывает!
— Это смотря, кто заказчик.
— А кто заказчик?
— Ты что, читать разучилась, Лиззи? Ведь тут ясно написано — военное министерство его величества кайзера Вильгельма Второго.
— С какой стати военное министерство кайзера станет заказывать такое количество одной-единственной книги Фрицци?
— Для поддержания боевого духа наших доблестных солдат. Поверь мне, после тяжких испытаний войны дух наших доблестных солдат очень нуждается в поддержке.
Элизабет все еще не могла поверить. Она стала допытываться у графа, кто в военном министерстве так хорошо знаком с творчеством ее несчастного великого брата. И Гарри сознался: книгу Фридриха заказал его, графа Гарри, хороший друг, заместитель военного министра Вальтер Ратенау, большой поклонник творчества Ницше.
— Этот еврей заместитель министра? — не удержалась Элизабет. — Не может быть! На такие должности евреев не назначают.
— Смотря какой еврей! Ратенау — владелец доброй половины военных заводов Германии. Без него мы давно бы проиграли войну.
— Представляю, сколько он на этом заработал!
— А ты лучше представь, сколько заработала ты на славном имени своего брата! — отпарировал Гарри. — Пересчитай свои роскошные туалеты, добавь к этому шикарную квартиру при музее и свои визиты во дворец эрцгерцога, а потом сравни все это со скудной жизнью в Наумбурге.
Элизабет смутилась, что случалось с нею нечасто.
— Ладно, прости, я просто опьянела от настоящего кофе. Но как твой друг Ратенау узнал о бедственном положении Архива?
— Он по моей просьбе посетил вас две недели назад.
— Странно, почему я его не видела?
— Он был здесь инкогнито, и ты просто его не узнала — за последнее время он так облысел, что стал похож на бильярдный шар.
Элизабет засмеялась — впервые за прошедшие месяцы, — ей понравилось сходство головы Ратенау с бильярдным шаром. И вернулась к делу:
— А что мне теперь делать с этим заказом?
— Пускай директор оформит продажу прав на издание «Заратустры» военному министерству по три марки за штуку.
— Какой директор? Директора давно и след простыл — денег на жалованье нет, а работать даром никто не хочет. Директор теперь я.
— Ну и отлично. Пойдем в кабинет и оформим продажу прав на сто пятьдесят тысяч экземпляров.
— Сто пятьдесят тысяч умножить на три, выходит четыреста пятьдесят тысяч марок, — мечтательно пропела Элизабет. — Хватит и на уборку, и на ремонт крыши, и на год жизни до конца войны. Мне начинает нравиться твой друг с бильярдным шаром вместо головы.
Петра
Молодой ефрейтор Адольф Шикльгрубер даже представить себе не мог, как ужасно сидение в окопах. Во-первых, всегда хочется есть, и даже не просто есть, а жрать — что угодно и когда угодно. Удивительно, что в желудке всегда пусто, если даже ты только-только забросил туда котелок каши и полбуханки хлеба. Но, хоть в желудке и пусто, опорожнить кишечник, сидя в окопе, постоянно хочется, но не всегда удается, ведь французские пушки стреляют через равные промежутки времени, примерно один залп в десять минут, и за десять минут ты должен успеть выбраться из окопа — ползком, чтобы снайперы не отстрелили голову, спустить штаны и выпустить дерьмо из зада, причем лежа, потому что сесть на корточки нельзя. А потом едва успеваешь натянуть штаны и спрыгнуть обратно в окоп, как начинается вновь пальба.
Но еще хуже, если французские пушки стреляют когда им вздумается. Если они выпускают один залп за другим и замолкают, непонятно насколько, никакая скорость не поможет. Но даже если все в порядке — и голод не так гложет желудок, и кишечник получилось удачно опорожнить, все равно сидеть в окопе день и ночь невыносимо. То идет дождь, то печет солнце, а главное — хочется просто умереть от скуки. Можно привыкнуть к постоянной канонаде — и к своей, и к французской, можно пристроиться в сухом уголке окопа и поспать несколько часов, но что делать весь остальной день, да и ночь? С соседями уже обо всем переговорено, хорошо, если не перессорились, все анекдоты рассказаны, остается только выть от тоски. Говорят, некоторые слабонервные выли-выли, а потом не выдерживали и пускали себе пулю в лоб.
Адольф никак не мог понять, чему он так радовался, когда началась война. Наверно, потому, что ликовали все вокруг, — многим казалось, что война — это такая героическая игра, которая кончится через пару недель. А оказалось, что никакой игры нет — только кровь, вонь и скука.
Он приподнялся на локте и с удивлением обнаружил, что пожилой сосед — ему уже, небось, перевалило за тридцать, — углубился в чтение. Что само по себе было непостижимо — книг в окопе давно никто не видел.
— Что с тобой, Юрген? — спросил Адольф. — Откуда у тебя книга?
— Да пока ты спал, нам тут пачку забросили, когда воду привозили. Каждому по одной. Вон твоя лежит, у тебя на ранце.
— Каждому? — удивился Адольф. — Так только что Библию раздавали. — Он взял в руки свою книгу и прочел на обложке: наверху имя автора — Фридрих Вильгельм Ницше, а пониже заголовок: «Так сказал Заратустра». Ладно, можно полистать этого Заратустру, все лучше, чем скука. Адольф раскрыл книгу наугад и прочел:
«Говорит мне справедливость: люди не равны. И они не должны быть равны».
Адольф чуть не задохнулся от восторга — он давно догадался, что люди не равны, но не решался сказать это вслух. Молодец этот Фридрих, или как его там, смелый парень. Можно почитать дальше, до чего еще он додумался.
«Человек — это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, это канат над пропастью.
Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все родники бывают отравлены.
Бог умер: теперь мы ищем сверхчеловека».
— Вот оно! — восхитился Адольф. — Нужно искать сверхчеловека! А может, он уже найден? Просто, никто еще не знает, что это я. Ничего, они еще узнают!
Граф Гарри
— А когда ты успел подружиться с этим Вальтером Ратенау? — спросила Элизабет на прощанье.
