— …эти жирные дамы выскочили на сцену с выкриками: «Долой эротику и похабщину!»
В другое время Лу заинтересовалась бы подробностями такого смачного скандала, но сегодня мысль о наглом взгляде самозваного графа не давала ей покоя. Она бы давно перебила рассказчика, но была не уверена, с каким именно Юлиусом разговаривает — в редакции журнала их было три и различить их было трудно, все они были молодые, светловолосые и самоуверенные. И ни один из них не посмел бы отвергнуть статью Лу. А ведь ей необходимо срочно выяснить детали биографии Гарри Кесслера, ни словом не обмолвившись о его постыдном отказе, и потому она в конце концов обратилась к собеседнику по имени, а не по фамилии, что в их кругу было не принято:
— Юлиус, так что, теперь театр могут закрыть?
— Не думаю. Только спектакль запретят. И номер журнала, где напечатана пьеса, конфискуют. — Он подтолкнул носком туфли сброшенную со стула пачку. — Хочешь взять несколько штук для истории?
— Охотно! — Лу не поленилась наклониться и поднять с пола несколько тонких книжечек. — А не думаешь ли ты, что это все происки журнала «Пан»?
— А для чего им? — не понял наивный Юлиус.
— Как для чего? Чтобы убрать конкурента. Там верховодит какой-то подозрительный тип, который выдает себя за графа.
— Ты имеешь в виду Гарри Кесслера? Он действительно граф. Даже существует легенда, что сам император Вильгельм бывало часами любезничал с его мамашей на променаде в Карлсбаде.
— Прямо так, часами, любезничал? С чего бы это?
— Согласно легенде, возможно даже, что граф Гарри — побочный сын императора, который будто бы много лет был влюблен в его мамашу.
— Чем же эта мамаша так замечательна?
— Тем, что она дама редкой красоты и обаяния. Наши ребята подтвердили, что хоть она уже не первой молодости, но хороша невероятно. Они видели ее, когда ездили на гастроли в Карлсбад. В добавок к красоте она божественно поет на благотворительных концертах.
— Представляю себе это пение!
— И напрасно! Она была оперной певицей, пока не вышла замуж за богатого гамбургского банкира Адольфа Кесслера. Наши ребята ее слышали и были в восторге. А ты ведь знаешь наших ребят — им сам черт не брат.
— Я вижу, ваши ребята времени даром не теряли! Все узнали, все разнюхали! Ладно, пускай он даже и настоящий граф, все равно вид у него какой-то скользкий. Интересно, кто его любовница?
— А вот любовницы у него как раз и нет! Он предпочитает мальчиков.
Ах вот как? Он предпочитает мальчиков! Как она сразу не догадалась?
Граф Гарри Кесслер
Элизабет повела гостей в дом — к тому времени поток посетителей иссяк и на крыльце не было посторонних, там стояла только Франциска. Как граф Гарри ни старался угодить Франциске, та не скрывала, что она его не жалует — когда он попытался поцеловать ей руку, она отдернула ее с отвращением. Гости вслед за Элизабет отправились наверх к Фридриху, но Франциска с ними не пошла, а осталась на крыльце. Вид у нее был невеселый.
Минут через десять все трое спустились вниз в сад. Светская львица прошлого десятилетия схватилась за голову и простонала:
— Какой ужас! Великий мыслитель в такой нищете! Нужно что-то делать!
— В первую очередь нужно починить крышу и лестницу, — робко пискнула Элизабет.
Граф не согласился:
— Ничего не стоит чинить. Нужно найти новое пристанище для архива великого Ницше.
— Но в нашем городке… — начала было Элизабет.
— Ваш городок — не место для архива великого философа, — перебила ее Мета.
— Ах, как вы правы, дорогая Мета! — поддержал львицу граф. — Архив Ницше должен находиться там, где его могут посетить все жители Германии и других стран. Например, в Берлине или в Веймаре.
— В Веймаре, конечно, в Веймаре! — обрадовалась Мета, но ее восторги осадила Франциска. Не сходя с крыльца, она изрекла торжественно, как с амвона:
— Архив Фридриха Ницше всегда будет храниться в доме, где родился Фридрих Ницше!
— Даже когда крыша рухнет и лестница обвалится? — вежливо осведомился граф.
— Ничего не рухнет и не обвалится! — отрезала Франциска. — Мы соберем еще немного денег и все отремонтируем.
— И не надейся, — отозвалась Элизабет. — Я ведь тебе не раз говорила, что эти деньги предназначены для издания полного собрания произведений Фрицци.
— Ничего не выйдет! Я не позволю издавать это богохульство! — отрезала Франциска. — Не забывай, что все права принадлежат мне.
— Права? — не понял граф.
— Ну да, права на все произведения моего сына переданы мне судом, — Франциска пояснила охотно, наслаждаясь своей властью.
— Но ведь только вы собираете архив, не правда ли, Элизабет?
— Увы, собираю, сохраняю, по клочкам выдираю у всего света, а прав не имею.
— Ладно, правами мы займемся позже, а теперь поговорим о приюте для архиве. Вы не хотите переправить архив в Веймар, Мета?
— Я? При чем тут я? — притворно удивилась Мета. которая отлично понимала, куда клонит хитроумный граф. И замолчала — пусть он сам скажет, зачем он привез ее в этот ужасно запущенный дом. Не для того ведь, чтобы она полюбовалась на живой труп своего давнего кумира.
Граф на минуту задумался, размышляя, пришло ли уже время высказаться прямо. И решил, что уже пришло — щеки Меты, все еще свежие, были орошены искренними слезами. Несомненно, ее сильно потряс вид потерявшего разум великого философа, выставленного на продажу в собственном рушащемся доме.
— Вы очень даже при чем. Ведь у вас в окрестностях Веймара есть заброшенная полуразрушенная вилла?
— Вы имеете в виду виллу «Сильверблик»? Как можно перенести туда архив? Она разрушена не на половину, а гораздо больше. Там трава проросла не только сквозь плиты пола, но и сквозь черепицы крыши.
— Траву можно выполоть, а черепицы перестлать. Зато это будет архив вашего имени.
— Ремонт моей виллы «Сильверблик» будет стоить очень дорого. Я потому ее и покинула.
— Ничего, деньги на ремонт я добуду.
— Я думала, вам дают деньги только на карманные расходы!
— Их дадут не мне, а хранительнице архива Фридриха Ницше.
— Зачем вы напрасно сотрясаете воздух? — притворно удивилась Франциска. — Архив Фридриха Ницше никуда не переедет. Я не отпущу отсюда ни моего бедного Фрицци, ни его богохульные произведения. Они навсегда останутся здесь, в нашем фамильном гнезде, рядом с могилой его отца.
На выразительном лице Гарри на миг написалась и тут же исчезла банальная истина: «Ничто не вечно под луной», но он не стал огорчать наивную Франциску — пусть верит во что ей вздумается. Его этот афоризм не огорчал — он был еще слишком молод. Его больше занимала Мета фон Салис, он чувствовал, что ему удастся убедить ее только сегодня, пока она страдает, вспоминая печальный облик безумного Фридриха в шутовском одеянии. Нужно спешить — завтра впечатлительная красавица прошлого десятилетия будет страдать от чего-нибудь другого.
