Еще одно донесение Оленьки
Декабрь 1928 года
Речь одного из начальников берлинской полиции:
«Когда-то наш народ был здоровым и сильным, но теперь назвать его таким нельзя. Когда-то мы стремились к чему-то возвышенному, а сегодня падаем все ниже и ниже. Берлин стал мировой столицей разврата, стал новым Содомом и Гоморрой, и я стыжусь, что этот город — столица Германии. Раньше другие государства боялись нас, а теперь они над нами смеются.
Но наше еврейско-большевистское правительство не в состоянии этому противостоять. Члены этого правительства — страшные лжецы. У нас есть только один человек, способный сказать правду и смыть грязь с берлинских улиц, очистить их от наркоторговцев и шлюх, от трансвеститов и извращенцев, от жидов и коммунистов. Этот человек — Адольф Гитлер, вождь нацистской партии. Я вовсе не нацист, я просто консервативный националист, и я опасаюсь, что у нас может случиться революция, подобная той, которая разрушила Россию. Ведь законы в нашей стране не соблюдаются, потому что среди служителей закона слишком много евреев.
Поверьте мне, господа, грядет великий шторм, который сметет с лица Германии всю эту шваль, угрожающую самой основе немецкого духа!»
Лёва
Музыка несла Лёву в поднебесье, но жить в реальности приходилось на земле. А жизнь эта была полна бесконечных отвлекающих обстоятельств, главным образом женщин, жаждущих его внимания. Лёва ничего не имел против женщин, но иногда их настойчивость была невыносима, мешая ему работать. Он полностью окунулся в творчество, пренебрегая требованиями Пролеткульта, и восторженно писал Ольге, что в его новом балете гармония будет сочетаться с ритмикой, светом и цветом. Это будет нечто совершенно иное, потому что он, Лев, обнаружил, что Вагнер и Скрябин ошибались. Неизвестна судьба этого балета, но в результате Лёва был принят на работу во МХАТ на должность музыкального консультанта.
В свое время Антон Чехов, испытавший обожание молодых актрис театра, так называемых антоновок, чтобы умерить их пыл, женился на примадонне Ольге Леонардовне Книп-пер. Когда в театре появился новый музыкальный консультант, красавец Лев Книппер, взгляды современных ему антоновок устремились к нему. И он воспользовался примером своего знаменитого родственника — скоропостижно взял в жены симпатичную девушку Любу Залесскую, которая, не желая подчиняться эстетическим канонам Пролеткульта, носила короткую стрижку и теннисные туфли.
Как ни странно, но очень скоро Лёва покинул свою молодую жену и отправился, согласно официальной информации, путешествовать по Кавказу. Он вернулся домой через несколько месяцев, вдохновленный открывшимся перед ним миром многоголосого пения, распространенного среди многоязыких горцев.
По неофициальной версии, часть времени его путешествия по Кавказу он провел за границей, выполняя тайное задание ОГПУ. В Берлине, куда он прибыл якобы на конкурс молодых композиторов, у него было две задачи: встретиться с Оленькой и вывезти чертежи важного технического изобретения, недавно внедренного в немецкую промышленность и раздобытого засекреченным советским агентом. Поскольку этот агент слегка засветился и попал под подозрение немецких служб безопасности, в ОГПУ и разработали хитроумный план переброски чертежей в СССР. Лев был посвящен в детали той части плана, выполнение которой было поручено ему. Он должен был носить с собой каждый день на протяжении конкурса ноты своих композиций, упакованные в тубус, а перед отъездом сдать копии этих нот куратору в ОГПУ, полковнику Борису Маклярскому. Лёва не удержался и поставил крошечную красную точку на внутренней стенке тубуса. В зале конкурса в соседнее с ним кресло часто садились молодые девушки, кто с тубусом, кто с нотной папкой, и на третий день, придя в свой номер, он не обнаружил на внутренней подкладке своего тубуса красной точки, хотя там по-прежнему лежали его ноты. Лёва сдержал себя и не стал проверять, втиснуты ли странички с чертежами среди нот.
Второе задание было проще: нужно было встретиться с сестрой. И кое-что ей передать, пусть не такое секретное, но тоже штучку не простую, не орехи колоть. Дело было в том, что в отношениях Оленьки с Конторой наметился серьезный кризис. Причин было несколько. Во-первых, она устала писать донесения — из года в год ее русский язык ухудшался; во-вторых, Оленька не решалась долго хранить их, а поскольку передавала Полине во время платы за квартиру, а писать накануне ей не всегда удавалось, иногда приходила на встречи без донесений; но главное, Контора уже помогла ей в решении проблем с родственниками, тем самым ослабив рычаги давления.
Лёве предстояло облегчить Оленьке порученную ей агентурную работу и таким образом уговорить продолжить сотрудничество с Конторой. Он предпочел первый раз встретиться с ней в ее гримерной в студии УФА в перерыве между двумя съемками. Приехав на такси, брат привез ей в большой плетеной корзине специально заказанный в дорогом ресторане обед на двоих из нескольких отдельно упакованных блюд, среди которых был скрыт новый прибор, последнее слово звукозаписи.
Прибор, компактный и несложный в употреблении, назывался «шоринфон», или сокращенно «шорфон». Идея состояла в том, что Оленьке больше не надо будет писать донесения, а лишь наговаривать их на звукозаписывающее устройство. В СССР его совсем недавно начали применять при создании звуковых фильмов, и это один из первых образцов. Нужно было только поставить в прибор кассету с целлофановой лентой и диктовать сообщение. Для маскировки рекомендовалось в начале каждой кассеты продекламировать минут пять-десять текст из любой роли.
Оленька попробовала начитать свой сегодняшний монолог, потом нажала на кнопку, прибор минутку пожурчал, и она услышала свой голос. Это ее потрясло.
Лёва протянул ей плотный конверт, полный каких-то небольших плиток.
— Это тоже тебе. — Он вынул одну плитку — она оказалась маленькой кассетой. — Их пятнадцать, хватит на несколько лет. Спрячь все это получше — у тебя есть здесь сейф?
— Сейфа нет, но есть шкаф, ключ от которого только у меня. А почему ты решил, что лучше хранить шоринфон не дома?
— Я хорошо знаю Бабу Лулу. И уверен, что там нет такого уголка, куда бы она не сунула нос. А когда ты будешь начитывать свои донесения, она может ворваться к тебе в самый разгар звукозаписи и потребовать объяснений.
— Да, насчет характера нашей мамочки ты прав, но без нее я бы уже давно пошла по свету с протянутой рукой, — засмеялась Оленька, запирая шоринфон и кассеты в заветный шкаф, в котором держала под замком драгоценную французскую косметику.
Она поспешила на очередную съемку. А довольный успехом своей миссии Лёва поехал в отель готовиться к отъезду. Он слегка волновался, подъезжая к границе в спальном вагоне скорого поезда Берлин — Москва: а вдруг немецкие пограничники станут тщательно обыскивать его багаж? Но его беспокойство оказалось напрасным, осмотр был поверхностным, и он благополучно миновал границу. Зато пограничники на советской стороне оказались гораздо более въедливыми — они старательно перерыли весь Лёвин багаж и особенно заинтересовались его тубусом. Похоже, они никогда не видели нот, и объявили, что листы в тубусе исписаны секретным шифром. Эта идея так их увлекла, что они не заметили прозрачных калек с секретными чертежами.
