— Что ж, вы можете ваш долг отдать немедленно. Вы помните документальный фильм о взятии Крыма, который мы видели сегодня перед «Бургтеатром»? Я увидела на экране фамильный дом семьи Чеховых, музей Белая Дача. У меня сердце оборвалось — в ворота входили немецкие солдаты. А ведь это музей моего великого дяди Антона Чехова. Я прошу вас — пускай ваши солдаты покинут музей Чехова и не будут обижать мою тетю, Марию Павловну Чехову.
— Я понял, — ответил Шелленберг, — и лично займусь этим, как только вернусь в Берлин.
И правда, немецкие солдаты, расквартированные в музее Чехова в Ялте, вскоре покинули его и больше не беспокоили сестру Чехова.
Я не буду приводить донесение Оленьки, посвященное ее посещению «Вольфсшанце», — оно не так подробно и не так красочно, как истинные впечатления Оленьки от этого визита.
Оленька
Оленька давно привыкла, что в Германии как-то не принято праздновать Новый год. Все силы обычно брошены на Рождество, и елку так и называют рождественской. А как славно было в детстве в Царском Селе! Оленьку и Аду обычно приглашали на детский праздник к царевнам — к этому событию готовились заранее, шили нарядные платья или маскарадные костюмы, если предполагался маскарад. Вот и этот год, завершившийся так печально, ей пришлось провести дома — только с мамой, и как они ни старались, праздника не получилось. Стало вдруг грустно, жизнь уже почти прошла, а она не достигла ничего, кроме блестящей карьеры в государстве, которое так и не стало ей родным.
От грустных мыслей ее отвлек телефонный звонок Эммы Зоннеман, в прошлом неплохой актрисы, а ныне жены великого босса Германа Геринга, второго человека в государстве. Она скучала по своей беспечной актерской жизни и время от времени собирала у себя бывших коллег-подружек по кинобизнесу. Прежних дружков ее влиятельный муж просто бы не допустил. Вот и сейчас она решила устроить девичник — маленький уютный ужин, тем более что Геринг отправлялся в ревизионную поездку по фронтовым аэродромам.
— Хоть и девичник, — проворковала в трубку Эмма, — а форма одежды парадная. Чтобы праздник был праздником.
Значит, одеться следовало по высшему разряду, ведь все подружки по киноцеху были суперзвездами и наряжались они не для мужчин, а скорее, чтобы поразить друг друга, поэтому нельзя было перед ними ударить в грязь лицом.
И Оленька послушно побрела в гардеробную. Платьев там было много, но все не те: подавленная трагическими событиями уходящего года, она не покупала ничего нового, а многое из ее гардероба погибло в развалинах дома на Кай-зердам.
«А что, если заглянуть в шкаф Адочки», — мелькнула мысль. Его хозяюшка уже переселилась в берлинскую квартиру своего мужа, подающего надежды молодого хирурга, но самые изысканные наряды оставила у себя в девическом шкафу, чтобы их не постигла печальная участь нарядов с Кай-зердам. Первым бросилось в глаза свадебное платье Адочки; верная своему главному принципу — делать все наперекор матери, любимая дочечка выбрала для венчания не белое платье, как было принято, а зеленое. Оленька, конечно, не стала спорить — это ведь была Адочкина свадьба в конце концов, тем более что изумрудный цвет платья изумительно подчеркивал зеленые глаза невесты.
Сегодня это оказалось очень кстати. Если Оленьке удастся влезть в платье дочери, его цвет вполне подходит для девичника. Осталось только примерить. Она так увлеклась, что не слышала, как за ее спиной появилась мать.
— Куда ты так вырядилась среди бела дня?
— Меня пригласили на ужин в отеле «Адлон».
— Кто пригласил? Я его знаю?
— Это не он, а она. Эмма Геринг.
— Ой, Ольга! Меньше водись ты с ними! Скоро их не будет, и с тебя спросится!
— Если спросится, я отвечу, не волнуйся!
— Есть что-то, чего я не знаю?
— Лучше скажи, ясновидящая, мне идет это платье?
Платье было одобрено мамой, и поздним вечером следующего дня Оленька подъехала к отелю «Адлон», где Эмма предусмотрительно сняла маленький банкетный зал в подвале — на случай воздушной тревоги. Англичане не подвели, и в положенное время завыли сирены, возвещавшие бомбежку. Но девичью компанию они не испугали и не помешали веселиться по полной программе. Присутствовали главные кинозвезды Германии: Сара Леандер, Марика Рокк, Ольга Чехова, Лиззи Вертмюллер и Хейди Бриль, а также Ева Браун. Была, возможно, еще пара других, но их Оленька упустила в своем списке, представленным Конторе после вечеринки. Зато в своих донесениях об этом праздновании, а их было несколько, она рассказала много интересного. Дело в том, что Эмма для развлечения задумала конкурс на лучший рассказ о каком-либо реальном событии. Победительница награждалась большим флаконом контрабандных французских духов «Шанель № 5», а записки с номером избранного рассказа следовало бросать в атласный розовый ридикюль, который должен был стать вторым призом. На суд кинозвезд было предоставлено пять историй, и две из них привела в своих донесениях Оленька.
Донесение № 1
(Монолог Евы Браун, за который она получила первый приз, но не потому, что она подружка Адольфа Гитлера, а потому, что заслужила.)
«Генрих Гиммлер много раз уговаривал Адольфа посетить один из его мистических сеансов, но Адольф всегда отказывался под каким-нибудь предлогом, потому что боялся попасть в плен этой мистики. Но на этот раз ему стало уже неудобно отказываться — наступал новый, 1943-й год, и Гиммлер обещал совершенно необыкновенную церемонию. Адольф предложил мне поехать вместо него, и я согласилась. Я хорошо помню все детали. Гиммлер прислал за мной свой «мерседес» с водителем, унтергруппенфюрером Отто Ланге, который одновременно выполнял и обязанности экскурсовода.
Мы проехали весь Курфюрстендам и оказались на тихой улочке на окраине Грюневальда. Дом, у которого мы припарковались, напомнил мне большой имбирный пряник — его первый этаж был выкрашен в коричневый цвет, а два верхних — в кремовый. С восточной стороны он завершался восьмиугольной коричневой башенкой, наводившей на мысль о шоколадном цветочке на торте. Мы вошли через кованые железные ворота, украшенные знаками Зодиака.
Мой спутник сообщил, что церемонию будет вести друг рейхсфюрера СС, великий маг Фюрстер, имя которого хорошо известно в определенных кругах. Ланге ввел меня в просторную, скупо меблированную комнату с белыми стенами, дубовыми панелями и наглухо задернутыми зелеными шторами на окнах и усадил в кресло рядом с Гиммлером.
Прежде чем сесть на стул во втором ряду, он шепнул мне:
— Герр Фюрстер вот-вот появится. Ему нужно какое-то время, чтобы настроиться на медитацию, тогда он сможет проникнуть в мир духов.
Через пару минут в комнату вошел пожилой господин в солидном коричневом костюме с резной тростью из слоновой кости в руке. По еле слышному вздоху, пронесшемуся по комнате, я поняла, что это и есть Фюрстер. Он опустился в кресло возле круглого стола и вдруг обратился ко мне:
