— Лёва, милый мой, как мне все эти годы тебя не хватало! Но я ведь и без тебя справилась.
— Главное — помни: не позволяй себе им увлечься.
— Хорошо, пока мы на балконе, расскажи, что произошло в Берлине. Гитлера арестовали?
— О господи, ты ничего не знаешь? Гитлер покончил с собой, и Ева тоже. И Геббельс с Магдой, вместе со всеми детьми!
— Ты хочешь сказать, что они убили своих детей?
— Да, всех шестерых. Отравили.
— Не могу поверить — я ведь иногда бывала у них и знаю, нет, знала, всех этих детей. Я помню, как каждого из них зовут.
— Звали.
— Это же дети! Зачем нужно было их убивать?
В проеме балконной двери показалась головка Тани.
— Дорогие, вам пора отсюда уходить — я слышу на лестнице шаги!
Оленька и Лёва поспешили вернуться в однокомнатную квартирку и, как оказалось, вовремя, чтобы успеть сесть к столу с остатками завтрака и встретить улыбкой вошедшего Абакумова.
— О, Лев, ты такая ранняя пташка! — вскликнул начальник СМЕРШа. Стало ясно, что он не пришел в восторг, увидев своего сотрудника, пусть и брата кинозвезды, в комнате Оленьки.
— Вы же знаете, как я волновался из-за сестрички. И вот, благодаря вам наконец-то убедился, что она жива-здорова. Спасибо.
Таким образом были установлены условия соглашения: Абакумов понял, что Лёва знает о его интересе к Оленьке, и хоть тот был как бы мелкой пешкой, но в силу своих достижений как в разведке, так и в музыке стал пешкой проходной, то есть вхожей к самому Лаврентию Берии. И поэтому с Оленькой следовало вести себя осторожно. Впрочем, можно ведь без насилия, можно и обаянием взять, а уж в нем Виктор Семенович не сомневался.
Как только Лёва распрощался и ушел, Абакумов объявил, что сегодняшний день для Оленьки выходной: пусть займется чисткой перышек и наведением красоты, потому что вечером он приглашает ее в ресторан.
— Меня в ресторан? Но я ведь под арестом!
— Вы под арестом, и ваш охранник я.
— Не охранник, а тюремщик, или я не права?
— Не цепляйтесь к словам, Ольга Константиновна. Лучше подумайте, что вам нужно для чистки перышек — маникюр, педикюр, парикмахер?
Оленька решила не раздражать высокого начальника, от которого зависела ее судьба, и согласилась, а раз согласилась, так уже на все: на маникюр, педикюр, на парикмахера и вдобавок на костюмера, который объяснил бы ей, какие наряды носят советские женщины, когда идут в ресторан со своим тюремщиком.
— Не хочу выглядеть там чучелом.
Приехавшая вскоре костюмерша предложила Оленьке несколько нарядов на выбор. Оленька остановилась на элегантном кремовом костюме от Шанель в сочетании с черной кружевной блузкой, выгодно открывавшей знаменитые Оленькины ключицы. Костюм отлично подходил к хорошо знакомой роли баронессы. К семи вечера она была в полной боевой готовности. Таня прямо задохнулась, увидев преображенную Оленьку:
— Надо же, в ресторан с самим Абакумовым!
— Подумаешь, с Абакумовым! — отмахнулась Оленька. — С кем только я не ходила в ресторан, даже с самим Муссолини!
Ресторан был неплохой, особенно для Оленьки, которая последний год прожила в разоренном Берлине. Зал небольшой, скромно убранный, скатерти белые, хорошо накрахмаленные, как и салфетки, тарелки с вензелем саксонской фарфоровой фирмы, столовое серебро из настоящего серебра. А главное — блюда были очень изысканными, словно не было самой страшной войны в истории человечества. Где-то за кулисами негромко звучала классическая музыка — то ли Моцарт, то ли Бах. Когда они вошли в зал, музыка не перестала играть, но все же было ощущение, что все присутствующие перестали жевать, пить и разговаривать и молча уставились на них.
Очень быстро принесли закуску и вино — вино было отличное, грузинское. Во время еды Абакумов приступил к допросу, его очень занимал вопрос об отношениях между Гитлером и отрекшимся от престола бывшим королем Великобритании, герцогом Дэвидом Виндзором. Говорят, немцы хотели его похитить, даже с применением силы. Оленька напомнила ему, что в своих донесениях она подробно описала все, что знала, или Виктор Семенович их не читал?
— Конечно, читал, даже можно сказать — изучал. Но чего-то мне там не хватает. Есть какой-то пробел, даже не пробел, а прореха.
— Чего же вам не хватает?
— А вот освещения роли немецкого агента Шелленберга мне не хватает. Говорят, он больше двух недель там ошивался, всех слуг в доме Виндзоров заменил на своих эсэсовцев, с десятком влиятельных персон ужинал с целью получить их помощь в похищении. И что в результате? Виндзоры уплыли на Багамы, что, по их словам, было страшней смерти, а агент Шелленберг улетел обратно в Берлин. Как ни в чем не бывало. Так скажите, зачем прилетал?
Оленька задумчиво катала по тарелке идеально круглую печеную картофелину. Война уже закончилась, и все начальство Шелленберга уже отправилось кто за решетку, кто на тот свет. И ни от кого не надо хранить секреты. Тем более что чужим секретом можно откупиться от настойчивых ухаживаний начальника СМЕРШа. И Оленька решилась:
— Вообще-то я с Шелленбергом была знакома. Не близко, но мы относились друг к другу с симпатией — он помог мне уберечь от нацистов Белую дачу моего покойного дяди в Ялте. Мы ехали из «Волчьего логова», ехали долго, это был нелегкий день, и мы оба очень устали. И разговорились. Тогда-то он мне и рассказал, как Риббентроп приказал ему лететь в Португалию, чтобы похитить герцога Виндзора, а чтобы он не отказался, заручился согласием фюрера. Виндзор тогда скрывался в Португалии от Черчилля, который хотел обвинить его в измене за симпатии к нацистам. Риббентроп потребовал, чтобы Шелленберг попытался уговорить Виндзора добровольно уехать с ним в Германию, а если тот не захочет — силой вынудить его на побег. И Шелленберг полетел в Португалию, хотя сразу решил, что он этот приказ выполнять не станет. И постепенно подвел к тому, что Виндзор отправился губернаторствовать на Багамы, а Риббентроп принял оправдания Шелленберга. Особенно счастлив был Гейдрих, когда понял, что Шелленберг не только обвел Риббентропа вокруг пальца, но и подставил его, ловко обрушив на старика гнев фюрера за провал операции.
Абакумов пришел в восторг от рассказа Оленьки:
— Вы просто настоящий психолог, Ольга Константиновна! Вы понимали, кто кого в этом змеином гнезде ненавидит! Скажите, а как Шелленберг относился к Гейдриху? А еще лучше — как Гейдрих относился к Шелленбергу? Подумайте, прежде чем мне отвечать, а я пока закажу чай с пирожными. Что вы предпочитаете, наполеон или эклеры?
Осмелевшая Оленька сказала, что предпочитает и то и другое — она уже пару лет сидела на голодной диете.
— Как они относились друг к другу, я не знаю — с Гейдрихом я даже не была знакома, а видела его иногда издалека на приемах.
— А Шелленберг вам ничего о нем не говорил?
