Ли Радзивилл тоже выражала серьезное беспокойство в отношении моего растущего веса.
Однажды Ли вызвала меня в свою квартиру на Семьдесят второй улице Манхэттена. Она срочно хотела меня увидеть. Я приехал, и она жестом пригласила меня сесть рядом с ней на мягкий, сделанный на заказ диван размером с товарный вагон. «Андре, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты записался к моему врачу. Пообщайся с ним, он поможет тебе справиться с проблемой лишнего веса». Ли заставила меня почувствовать себя маленьким мальчиком, друг которого желает ему выздороветь. Она гладила мои руки и была нежной со мной. Она говорила с деликатностью человека, способного признать собственных демонов и слабости. Она была особенной.
Я взял контакты ее врача и сходил к нему на прием, но только один раз. Он оказался психотерапевтом, и за сорокапятиминутный сеанс я заплатил пятьсот долларов. Я подумал: «У меня нет ни времени, ни денег, чтобы идти этим путем». На черном Юге, где я вырос и воспитывался, было принято просто жить с этим. У нас не было времени на терапию и копание в себе. Но я жалею, что толком не воспользовался предложением Ли: это стало бы столь необходимым вложением в здоровье.
“ Меня не увольняли, мне предлагали сделать перерыв.”
В последний из трех раз, когда я проходил лечение в центре фитнеса и диетологии Duke (каждый раз Анна заставляла С. И. Ньюхауса оплачивать счета), Морин Дауд написала обо мне в The New York Times. Она начала статью с разоблачения – я был пойман за поеданием печенья в отеле Siena, где я жил долгие месяцы прохождения курса в Duke. В тот год я там встретил Рождество и Новый год. Это был мрачный, очень мрачный период. В праздничные дни я предаюсь воспоминаниям о любви, и десерты и деликатесы ассоциируются у меня с чувствами, которые я испытывал за столом у бабушки. Она прекрасно готовила, и сладости всегда стояли в серванте на День благодарения и Рождество.
Я не знаю, как это преодолеть. Я буду пытаться до самой смерти, буду продолжать каждый день стараться быть здоровым. Все, хватит об этом.
Я собираюсь зафиксировать в своем завещании, чтобы меня кремировали в кафтане. Набрав вес после моего третьего, и последнего, визита в Duke, я смирился с тем, что больше никогда не буду достаточно стройным, чтобы носить обычную одежду: отныне никаких сшитых на заказ английских костюмов. Казалось, всем нравилось, как я выгляжу в кафтанах, поэтому я просто продолжал их коллекционировать и носил с утра до вечера.
Все же бывают случаи, когда мне нужен традиционный костюм – например, на свадьбу или похороны. Тогда я иду к Ральфу Лорену и заказываю костюмы. Среди них и мой любимый серый костюм-тройка как у банкира, который он сшил мне для эпизодической роли в первом сезоне «Секса в большом городе» (Sex and the City). Я не произнес ни слова, но меня все еще узнают на улицах, даже после такого краткого появления на экране.
Кафтаны – моя отдушина, мой комфортный повседневный индивидуальный стиль. Скрывают ли они худшие недостатки? Да! Элегантны ли они? Да!
По мере того как я начал позволять себе расслабиться и наслаждаться комфортом, мои друзья-дизайнеры стали спрашивать, могут ли они сшить для меня кафтаны. Диана фон Фюрстенберг сшила мне множество кафтанов из оригинальных тканей с шелкографией из собственной коллекции, например черный с розовыми сюрреалистическими губами – он мне очень понравился.
После этого я познакомился с Ральфом Руччи, который одним махом скроил мне семнадцать кафтанов от кутюр из образцов очень дорогих шелков. Так сложился мой базовый кафтанный гардероб.
У меня был великолепный черный шелковый кафтан из муара Taroni от Ralph Rucci (даже два кафтана) и мои кафтаны воина-самурая с объемной вышивкой, сшитые под впечатлением от выставки в музее Метрополитен в 2009 году «Искусство самураев: японское оружие и доспехи с 1156 по 1868 год» (Art of the Samurai: Japanese Arms and Armor, 1156 to 1868). С того момента я решил носить только кафтаны, так как мужчина вполне может быть одет во что-то вроде туники или платья до пола и при этом выглядеть достойно.
Мне нравятся мои кафтаны и их эволюция, в том числе внесезонные кафтаны-рубашки из хлопка в красном и черном цветах, которые я заказываю на Au Fil d’Or – большом базаре в Марракеше. Их делает потомок месье Буджимы, который первым начал расшивать галуном модели из коллекций Ива Сен-Лорана в восьмидесятых годах. Мои накидки и церемониальные мантии от Тома Форда – среди самых выдающихся образов, которые мне выпала честь носить. Моя любимая парадная накидка – синяя, украшенная вышивкой. Я снят в ней на фото Джонатана Беккера на милом моему сердцу мосту Александра III в Париже. Фотография иллюстрировала статью Грейдона Картера в Vanity Fair.
Мой личный стиль формировался на протяжении десятилетий, и в основе его эволюции – сознание того, что мужчина может одеваться роскошно и пышно и этим вызывать восхищение.
Я горжусь своими знаниями об истории костюма, о том, как мужчины одевались при французском дворе – все эти кудрявые напудренные парики, рюши с головы до ног, жабо, атлас и камзолы, которые покачивались, словно кринолины, при ходьбе. Мужчины носили каблуки; достаточно взглянуть на портреты Людовика XIV работы Гиацинта Риго – на скульптурных ногах монарха обувь не просто на каблуках, а на красных каблуках, и белые чулки.
Моя одежда похожа на церемониальные итальянские доспехи семнадцатого века. Она похожа на traje de luces – ярко-розовые накидки с желтой подкладкой, которые надевают матадоры при выходе на арену в Мексике и Испании или на облегающие болеро и брюки великих танцоров фламенко. Накидки и кафтаны предполагают формальную ситуацию, парадный дресс-код. И хотя я не в деловом костюме-тройке, в мои кафтаны вложено не меньше мастерства, чем требуется от моих портных из Лондона – Richard Anderson и Huntsman.
Да, я использовал кафтаны, чтобы скрыть метаморфозы, происходившие с моим телом по мере того, как прогрессировало ожирение. Меня разнесло, я объедался сладостями, будь то мраморные мадленки и горячий шоколад в Париже или калорийные десерты, предлагаемые в лучших ресторанах Нью-Йорка. Я никогда не сомневался в том, кто я и как выгляжу. Я никогда не считал себя уродливым. Прежде всего я с самого начала думал не о том, как я выгляжу, а о своей одежде. Я знаю, что в жестоком, иногда непостоянном мире высокой моды за моей спиной меня осуждали. Несмотря на то что я иногда чувствовал себя огромным ламантином, я сохранил свою гордость и уверенность в себе. Кафтаны для меня стали кульминацией исторических цитат, возможностью сотрудничества с великими дизайнерами, такими как Валентино, Ральф Руччи, Том Форд, и никому не известным портным, тихо крутящим ручку своей машинки в каморке посреди парижского района Barbès.
В 2008 году Валентино создал для меня два невероятных кафтана, в которых я собирался появиться на устроенном им трехдневном празднике в Риме. Подбором тканей занимался Карлос Соуза. Приехав в Рим в качестве гостя, я сразу же поспешил в Дом моды Valentino на примерку, для которой уже были изготовлены патронки из полотна. Кафтаны сшили из винтажных тканей из архива Valentino: зеленого хлопка с огромными черными ягуарами и великолепного принта с узором в виде китайских драконов с неоново-зеленой и красной каймой. Оба кафтана я надевал поверх сшитых на заказ из хлопка рубашек Charvet of Paris и белых рубашек под смокинг.
