Поскольку моя мать переехала в дом престарелых, она не отвечала на телефонные звонки. Я предлагал провести индивидуальную телефонную линию в ее комнату, но она отказалась. Она сказала мне, что ей ничего не нужно, кроме отдыха. Ее никто не навещал, за исключением близких родственников, прихожан одной с ней церкви, и время от времени она принимала причастие от диакониссы. Как и миссис Вриланд, она просто легла в постель и ждала, когда покинет этот мир, сосредоточившись на собственных ощущениях.
Единственным способом ее увидеть было явиться без предупреждения, что я и делал трижды. Когда я приезжал к ней в последний раз, она улыбалась и была рада меня видеть. Мы простили друг друга. Я аккуратно причесал ей волосы и спросил, могу ли я что-нибудь для нее сделать. Она всего лишь попросила меня принести пакет чипсов Lay’s, которых ей так хотелось. Простая просьба. Я выбежал и купил несколько больших пакетов. «А теперь я собираюсь немного отдохнуть, – сказала она, когда я вернулся. – Со мной все в порядке». Для моей матери, Альмы Рут Дэвис Телли, жизнь «не была хрустальной лестницей», как писал Лэнгстон Хьюз. Когда мне было одиннадцать, она развелась с отцом, Уильямом Кэрроллом Телли, а в то время чернокожие женщины редко разводились с мужьями, если только те действительно не вели себя вопиющим образом. Чего о моем отце сказать было нельзя.
После развода она была словно не своей тарелке и тщетно искала безопасную гавань. Она никогда ни к чему не испытывала сентиментальных привязанностей – к мебели, фотографиям в рамках, книгам, пластинкам, старой одежде, постельному белью. Учитывая, что обо мне заботилась бабушка, мама была эмоционально свободна.
“ Я был ее единственным ребенком, и моим долгом было устроить ей как можно более красивые проводы.”
Во время показов осенне-зимних коллекций 2015 года на Неделе моды в Нью-Йорке моя двоюродная сестра Джорджия Пьюрфой позвонила мне сказать, что мама умерла. Я был ошеломлен и не знал, как реагировать. Ничего не видя вокруг, я отправился на следующий по расписанию показ – Oscar de la Renta на Западной Сорок второй улице. На протяжении показа я был молчалив, но вежлив и никому не сказал о случившемся. Чтобы иметь возможность уйти первым, я позаботился о месте рядом с лифтами.
Показ Оскара завершился бурными аплодисментами. Я вышел за дверь и сел в небольшой лифт, где нас оказалось одиннадцать человек, включая беременную журналистку. Когда мы спускались, лифт резко остановился, а затем отключился.
Первые десять минут мы все сохраняли спокойствие. Затем мне было поручено завывать и стучать так громко, как я только могу, что я и делал на протяжении сорока минут. Мы набились в кабину, словно сельди в бочку. Все это время меня не покидала мысль: «Моя мама умерла. Моя мама умерла, а я застрял в лифте с незнакомцами».
Пожарная служба Нью-Йорка наконец-то выбила потолок и вернула механизм к нормальной работе. Двери открылись, и нас выпустили. Понятия не имею, откуда у меня взялись силы, чтобы выдержать это.
Алекс Болен, пасынок Оскара и глава семейной фирмы, ждал на первом этаже. Он спросил, в порядке ли я. Я ответил ему, что в порядке и просто хотел выйти на улицу подышать воздухом перед часовой поездкой на машине до моего дома в Уайт-Плейнс. По дороге Оскар позвонил мне и осведомился о том, все ли со мной благополучно после инцидента в лифте. На следующий день он прислал вазу с простыми белыми цветами. Я все еще не говорил ему о смерти матери. Просто не мог.
Перед тем как улететь из Нью-Йорка в Дарем на похороны, я заехал в Bergdorf Goodman и купил длинный пеньюар и cорочку в пол из шелка шармез в тон с длинными рукавами. Это было единственное, что мне понравилось, но я заметил, что кто-то примерял ее ранее – на подоле оставались слегка размазанные следы помады. Я попросил продавца проверить наличие другого ансамбля, незапачканного, но она ответила, что это единственный. У меня не оставалось вариантов: выбранный мною наряд должны были доставить FedEx в похоронное бюро.
Два дня спустя я отправился в Дарем, и Дэнни Филсон, который стал моим хорошим другом за время нашей работы в SCAD, встретил меня в аэропорту. Он пошел со мной, чтобы организовать похороны и помочь мне выбрать гроб из цельного красного дерева, лучший в каталоге. Маму нужно было похоронить по высшему разряду. Я был ее единственным ребенком, и моим долгом было устроить ей как можно более красивые проводы, как я сделал и для бабушки. Такого же внимания требовали и похороны отца, хотя он был масоном и о его прощальной церемонии позаботились.
Я пошел во Floral Dimensions и заказал покров из множества белых роз, не спрашивая цену. Их флористам было велено принимать заказы из Нью-Йорка и Парижа и отбирать только белые цветы.
Гроб изнутри был обит медью. Я ничего не оставил на волю случая и выбрал музыку «Господь позаботится о тебе» (God Will Take Care of You) Махалии Джексон; «Благословенная вера» (Blessed Assurance) в исполнении преподобного Ширли Цезаря; «Иисус обещал мне там пристанище» (Jesus Promised Me a Home Over There) в исполнении Дженнифер Хадсон.
Преподобный Баттс отпевает мою мать, Алму Рут Дэвис Телли, в нашей семейной церкви Mt. Sinai Baptist, в Дареме, Северная Каролина.
Октябрь 2015 года.
Фотография Колина Дугласа Грея
Преподобный Баттс прилетел из Гарлема, чтобы произнести панегирик моей матери. Он не колебался, когда я попросил его, хотя лично знаком с матерью не был. Моя вторая семья из SCAD, Паула Уоллес и ее муж Гленн, приехали на службу из Саванны. На Пауле была красивая черная шляпа с вуалью, закрывающей лицо. Они сидели на любимой скамье моей бабушки, справа от центра. Анны Винтур не было, но она прислала красивую черную скамейку и мемориальную доску в память о моей матери.
Несущие гроб из массива красного дерева водрузили его на катафалк, который нужно было установить у входной двери в церковь. Они сказали, что это был самый тяжелый гроб, который им когда-либо доводилось нести. Все эти приготовления помогли мне справиться с горем, так что ко дню похорон я был в порядке и не чувствовал себя эмоционально подавленным, за исключением ощущения утраты. Пока мы шли к семейному кладбищу за медленно двигавшимся катафалком, я спросил жену гробовщика, удалила ли она следы от помады с подола. Я не хотел, чтобы моя мать была похоронена в одежде с даже едва заметным пятном.
Кто мог его заметить? В конце концов, сверху на сорочку был надет пеньюар. И гроб был закрытым. Но я представлял это пятно в своей голове. Я хотел, чтобы она заверила меня, что удалила пятно с помощью какого-нибудь деликатного пятновыводителя. Или просто обрезала кромку. Она поклялась, что пятно было выведено.
Пока мы ждали, я совершил короткую экскурсию по семейному кладбищу с преподобным Баттсом. Там была похоронена моя тетя Дороти Би, погибшая в автокатастрофе недалеко от нашей церкви. И моя бабушка, которая завещала похоронить ее рядом с ушедшей дочерью. И все сестры моей бабушки из Северной Каролины, а также ее мать, моя прабабушка Чайна Робертсон.
