Ходят слухи, что Condé Nast больше не в списке самых могущественных компаний.
Vogue прежде не приходилось ни о чем беспокоиться, потому что у него были рекламодатели. Теперь же, с появлением цифровых технологий, Vogue несет убытки, сокращает штат и сдает офисное пространство в аренду. Объемы рекламы уже не те, что прежде. И звезды первой величины больше не нуждаются в журналах, чтобы заявить о себе миру. Vogue нужно изобрести себя заново. Как они это сделают, я не представляю. Эту задачу придется решать Анне Винтур.
На мой взгляд, переезд в центр города в One World Trade Center стал началом конца. Всем известно об увольнениях в целях сокращения расходов журнала: Тонн Гудман и Грейс Коддингтон теперь работают внештатными сотрудниками. Грейс выполняет много заказов Эдварда Эннинфула для британского Vogue, а Тонн Гудман до сих пор снимает обложки для Vogue. С ней заключают творческий контракт на один день, по которому она получает дневную ставку. Часто Vogue даже отказывается оплачивать столь необходимые примерки одежды перед съемками.
Когда я был частью команды, на показы в Париж ездили двадцать два человека: редакторы, рекламщики и пара фотографов. Теперь в отеле Ritz останавливаются только Анна Винтур и коммерческий директор Vogue Сьюзен Плагеманн. Ключевые творческие фигуры в Vogue вроде Тонн Гудман, Грейс Коддингтон, Филлис Позник сами оплачивают билеты в Европу и посещают показы по сокращенному расписанию. Эти женщины достигли определенного возраста и за время своей карьеры привыкли к привилегиям Condé Nast. Как и я.
Грейс Коддингтон раньше останавливалась в отеле Ritz и пользовалась услугами личного водителя. Теперь она вынуждена ждать в длинных очередях на стоянках такси в аэропортах Европы. А ей уже за семьдесят. Мне это кажется плохо обдуманным и недостойным решением. Грейс никогда не злоупотребляла своим привилегированным положением в Vogue, но, безусловно, если вы привыкли останавливаться в Ritz на протяжении всей своей карьеры, вам будет сложно перейти на более экономичный вариант.
Люди определенного уровня – я говорю не про себя, а про таких, как Грейс и Тонн или даже Ив МакСуини, – заслуживают особых льгот и вознаграждения за свою преданность. Однако этого не происходит. Грейс и Тонн должны были получить при сокращении свои «золотые парашюты», а не урезанные зарплаты и статус, сниженный до «внештатного редактора» (как и у меня).
Когда Полли Меллен, проработавшей в Vogue тридцать лет, пришлось уйти на пенсию, ей устроили прощальную коктейльную вечеринку в подвальном этаже магазина Barneys. Я пришел туда и весь вечер не мог понять, что здесь происходит. Бессмысленное мероприятие, это выглядело так недостойно. Куда правильнее было бы устроить ужин с рассадкой в ее честь и пригласить гостей по ее выбору. Или подарить ей золотые часы, Bentley или Rolls-Royce, что-то существенное! Она могла бы решить, оставить вещь себе или продать. Но коктейль в подвале Barneys? Это худшее проявление эйджизма. В Vogue просто хотели избавиться от нее, чтобы отдать ее место кому-то другому. Ее перевели в Allure, и вскоре она ушла на пенсию. Этот финал не отражал ни тот вклад, который Полли Меллен внесла в работу Vogue, ни десятилетия, которые она отдала журналу.
“ В Vogue просто хотели избавиться от нее, чтобы отдать ее место кому-то другому.”
Мы динозавры Vogue, вымирающий вид. Нас заменили на молодежь с меньшими зарплатами. Никакой медицинской страховки, вообще никаких льгот.
Интересно, Анна Винтур теперь предлагает своим редакторам подвезти их до места показа или просто дежурно кивает им из первого ряда?
Я начал оплачивать собственные крупные счета за автомобиль в 2007 году, после экономического кризиса, когда моя зарплата была сокращена на пятьдесят тысяч долларов. Но для меня это было способом выживания в шифоновых окопах, сильно обветшавших за последние восемь-десять лет. И при всем этом я мечтал и надеялся на прочную дружбу с Анной. Мы через столь многое прошли вместе.
Мне досталась самая привилегированная роль – быть с ней в первом ряду на международных показах мод. И я уверен, она замолвила словечко, чтобы мне вручили премию Евгении Шеппард за мои первые мемуары. Я разделил с ней минуты ее личной славы как филантропа, собравшего миллионы долларов на исследования СПИДа и сотни миллионов долларов для Института костюма при музее Метрополитен, который теперь называется Центром костюма Анны Винтур.
И все же Condé Nast печально известен своими некрасивыми увольнениями сотрудников. Будь то на высших или низших уровнях – с любым расстаются без церемоний и благодарностей, как при дворе короля-солнце. Когда уволили Диану Вриланд, замки тут же сменили, а знаменитые красные стены перекрасили в бежевый цвет. Ее буквально выставили вон. Грейс Мирабелла узнала, что ее уволили, из новостей по телевидению. Condé Nast это умеет делать особо изощренно. Ни гуманности, ни сочувствия. Пока ты в обойме, тебя возносят до небес, а потом, когда решат, что ты больше не нужен, тебя просто выбрасывают за дверь, как мусор.
Я застал золотой век модной журналистики. Vogue подарил мне прекрасную жизнь, прекрасные воспоминания. Я видел лучшие качества в людях и видел худшие, когда они чувствуют, что ты больше не представляешь ценности. Всякое бывало, но я всегда давал Vogue то, что требовалось.
Думаю, сегодня Анна все еще чувствует родство наших душ, иначе не стала бы приглашать меня на свои примерки Chanel. Это ее способ держать дверь открытой.
И на момент написания этой книги я остаюсь в списке работавших над номером Vogue в качестве внештатного редактора, как и Тонн, и Грейс Коддингтон. Команда Vogue всегда верна бренду и тому, что он олицетворяет. Оглядываясь назад, я понимаю, что все эти бурные и в основном замечаательные годы (пишу с двумя «АА», как это делала Диана Вриланд в Vogue) Анна Винтур, храня молчание, как сфинкс, действительно заботилась обо мне и моем благополучии. Спустя время я понимаю, что она принимала в моей судьбе участие, предложив записать меня в роскошный тренажерный зал с персональным тренером. Она, очевидно, поддерживала меня (хотя в то время, возможно, мне так не казалось). Какая-то невидимая тонкая нить связывает нас, и в решающие моменты своей жизни она все еще нуждается в моей точке зрения, едва слышно спрашивая меня: «Андре?» Как бы говоря: «Выскажись. Каково твое мнение?»
Все собравшиеся здесь святые. Я называю вас святыми не потому, что вы совершенны. Я называю вас святыми, потому что вы принадлежите Богу.
Святой – это грешник, который упал и снова поднялся. На протяжении двухсот одиннадцати лет абиссинцы сохраняли свою веру.
Мы рациональны. Мы мыслим историческими категориями. Если вы хотите знать, куда вы идете, поймите, откуда вы пришли. Мы в безопасном круге. Собравшись вместе, мы ищем спасения через Иисуса Христа. Мы натуралы и геи. Ни мне не нужно называть, ни вам демонстрировать свою сексуальную ориентацию. Выносить свое суждение о вас как о человеке может только Бог.
Преподобный доктор Кальвин О. Баттс, Абиссинская баптистская церковь, Гарлем, Нью-Йорк
В прошлое воскресенье Судебный совет Национальной ассоциации юристов провел утреннюю поминальную службу в Абиссинской баптистской церкви, старейшей конгрегации афроамериканцев в штате Нью-Йорк. Около восьмидесяти членов совета, наделенные властью, с достоинством проследовали в святилище в своих классических черных мантиях судей. Я поклонился большинству из них, когда они следовали мимо моей скамьи. Некоторые из них улыбались, особенно женщины.
