Ее попытка стать сильной с треском провалилась, потому что Тимур был намного сильнее ее. Ирина надеялась на то, что сумеет противостоять Громову. Глупо. Он постоянно играл разные роли: то холодный и мерзкий, то тёплый и нежный, а она оказалась беззащитна в своей любви. Не могла притворяться — он заставлял ее быть честной, обнажал настоящие чувства. И каждый раз она стояла перед ним будто голая, лишенная возможности скрыть самое интимное — свою душу.
Жалость к себе пересиливала все остальные эмоции, оставалось одно желание — сдохнуть, чтобы страдания поскорее закончились. Терпеть эту страшную боль становилось невыносимо. Появление образа Тимура, как вспышка молнии, разрезала сознание новой порцией рыданий. Слез было так много, что они душили. Ира нервно глотала, но они не кончались, текли сплошным потоком, мешая нормально дышать.
Снова и снова прокручивая в голове последний разговор с Громовым, она все больше уверялась в том, что это конец: он больше никогда не захочет видеть ее, она сама во всем виновата — разрушила то немногое, что было между ними. Тим плюнул ей в душу, но сердце все равно продолжало любить его, вопреки всему и несмотря ни на что.
Как было бы просто пойти к нему и извиниться за свои резкие слова, но Романова знала, что не простит, лишь посмеется над ней, а еще одного унижения она просто не вынесет. Да и не нужно Тимуру все это, у него есть Карина — молодая красивая, а она… А она должна соскрести себя с пола и научиться как-то жить дальше. Сама. Без него.
Отчаяние разрушало ее изнутри, руки и ноги дрожали. Они стали настолько ледяные, что Ирина их почти не чувствовала. Не справляясь с потоком слез и соплей, она начала захлебываться. Надрывный кашель раздирал глотку, не давая даже вздохнуть.
Сердце громко бухало в груди, а тело Иры охватил озноб, настолько крупный, что слышно было, как стучат зубы. Она старалась дышать глубоко, но у нее не получалось. От недостатка кислорода в глазах потемнело, а легкие горели огнем. Романова понимала, что медленно умирает, но ничего не могла с этим поделать. Еще чуть-чуть, буквально несколько секунд, и ее больше не станет. «Так даже лучше, для всех…» — подумала она, продолжая задыхаться и громко кашлять, но уже смирившись со своей участью.
Услышав непонятный звук, Инга без стука вошла в помещение и, увидев Ирину, лежащую на полу, сразу же бросилась к ней.
— Ира! Ира, ты чего? — Томилина опустилась перед ней на колени и попыталась привести ее в чувство.
Романова смотрела на Ингу полными ужаса глазами, из последних сил хватаясь за ее руки. Она пыталась что-то сказать, но из горла вырывались лишь сдавленные хрипы.
— Я сейчас, — пообещала девушка и, оставив подругу на полу, выбежала из ванной.
Тула. Городская клиническая больница № 7
Таня вошла в кабинет и тихонько прикрыла за собой дверь. Настольная лампа тускло освещала небольшое пространство. Дымов спал на диване, верхние пуговицы форменной рубашки были расстегнуты, а галстук лежал на спинке.
Опершись головой о стену, Куликова невольно сравнила своих мужчин — уже бывшего и настоящего.
Отношения со Стасом закрутились внезапно, он ворвался в ее жизнь без объявления войны и бесцеремонно оккупировал сердце. Все было настолько ярко и безумно, будто они неслись по горной реке с огромной скоростью, не зная, когда нарвутся на острый торчащий камень или рухнут вниз вместе с водопадом.
Жизнь с Петей, напротив, — тихая гавань, практически отсутствие течения, и лишь легкие покачивания воды изредка нарушали их спокойствие. Предсказуемость в каждом действии или слове — Таня знала наперед, что он скажет, могла с точностью спрогнозировать его реакцию. И даже не потому, что они были женаты почти двадцать лет. Так повелось с самого начала: обычное знакомство, банальные ухаживания, все по стандартной схеме, заезженному шаблону.
Дымов и Куликов разительно отличались характерами. Стас — властный, грубый и даже опасный — привык быть один, как волк. Петр же, наоборот — мягкий и спокойный — требовал к себе много внимания, заботы и ласки, чем и щедро делился взамен, как верный пес. «Да уж, верный…» — усмехнулась Куликова собственным мыслям.
Достав из шкафа плед, она укрыла Стаса и села рядом с ним, потирая затекшую шею. Непреодолимая усталость опутала ее своими сетями, и сил оставалось только на то, чтобы лечь спать. Но места на диване было мало, а будить Дымова не хотелось, поэтому Таня пыталась придумать, где бы ей расположиться.
— Че не ложишься? — раздался голос за спиной, и Куликова тут же обернулась, удивленно глядя на его обладателя.
— Негде, ты такой немаленький, что занял весь диван.
Стас подвинулся и, приняв Таню в свои крепкие объятия, накрыл ее пледом, теснее прижимая к себе. Ее лицо было настолько близко, что он не отказал себе в удовольствии заглянуть в омут серых глаз. Мягкая и такая покорная в его руках… Не прерывая зрительный контакт, аккуратно снял заколку с ее волос.
Куликова смотрела на него и не понимала, как он смог так быстро завладеть ее сердцем и душой, вытеснить из головы все мысли о Пете — ведь она и вправду легко пережила их расставание. Таня больше не возвращалась к этой теме, не думала и не анализировала. Стас просто не позволял ей этого делать, заполнив собой все свободное пространство. Тепло, исходящее от его тела, проникало под кожу, она блаженно прикрыла глаза и прижалась щекой к его груди, наслаждаясь своими ощущениями.
— Устала?
— Угу, — обессиленно выдохнула в ответ.
— Операция сложная была? — поинтересовался Дымов, перебирая пальцами волнистые локоны.
— Да нет, там просто ситуация тяжелая. Представляешь, девчонка совсем молодая, питалась чем попало, заработала себе язву… Родителей, как оказалось, нет. Позвонили родственникам и…
— Ну и че дальше? — спросил Стас, когда Куликова замолчала практически на середине рассказа.
Почувствовав, как обмякло ее тело в его объятиях и услышав тихое сопение, он сразу догадался, что она уснула и, не удержавшись, коснулся губами макушки. Ему нравилось просто смотреть на нее спящую и больше ни о чем не думать.
Вспомнилось их знакомство, первые встречи… Таня, как амазонка, шла в наступление, ни капли не боясь. Ее смелость и принципиальность покоряли, и Стас сам не успел заметить, как подчинил ее себе. Теперь она принадлежит только ему, такая трогательная и доверяющая, в его надежных руках. Крепче прижал ее к груди и закрыл глаза, полностью отдавшись своим ощущениям.
Москва. Квартира Зиминой
— Ленуль, прости, не сдержался… — прошептал Алексей, опаляя щеку горячим дыханием. — Наваждение какое-то…
— Да ты, Хабаров, маньяк со стажем, — улыбнувшись, ответила Елена и, наконец выбравшись из кольца его рук, принялась приводить себя в порядок.
— Станешь с тобой маньяком… — пробормотал он, застегивая пуговицы и заправляя рубашку в джинсы.
— То есть я еще и виновата? — притворно возмутилась Лена и, толкнув его в плечо, включила свет.
