Главный аргумент всех сторонников установления тотального контроля над советско-хозяйственным аппаратом сформулировал делегат Х Московской губернской конференции Г. Я. Беленький: «Если принять предложение т. Красина, то мы превратили бы нашу партию в […] просто[й] агитпункт»
[563]. И это притом что В. И. Ленин (об этом вспомнил позднее, когда вопрос о Политбюро и Совнаркоме был в общем и целом решен, А. И. Рыков) «…как-то мечтал о том, что […] скоро будут на съездах Советов выступать не коммунистические ораторы [вроде основного противника Красина Григория Зиновьева. – С.В.], которые обо всем могут говорить сколько угодно, а агрономы, землемеры, организаторы кредита»
[564]. Несмотря на то что в данном случае речь шла не о партийных, а о советских съездах, очевидно: В. И. Ленин, уделявший львиную долю своего времени рутинной работе в правительстве, ставил большевиков, которые находились на ответственной советско-хозяйственной работе, выше партийных бонз, способных лишь на «многоплановое» – из серии «обо всем и ни о чем» – духовное «окормление» вверенной их заботам «паствы».
После артиллерийской предсъездовской подготовки развернулось сражение на XII съезде РКП(б). Ленинские наркомы Л. Б. Красин и А. М. Лежава, а также В. В. Осинский продолжили атаку на Политбюро ЦК РКП(б), не оставляя его членам выбора. Трогательное единодушие пришлось проявить столь разным деятелям, какими были Г. Е. Зиновьев, Л. Д. Троцкий, К. Б. Радек, Е. А. Преображенский, И. В. Сталин, Л. Б. Каменев, А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и даже отдельные члены Президиума ЦИК СССР, некстати припомнившие старый, как мир, конфликт ВЦИК с Совнаркомом.
Г. Е. Зиновьев 17 апреля 1923 г. уже в Политическом отчете ЦК РКП(б) заявил в ответ на претензии Л. Б. Красина: «Центр нашей партии, ЦК, действительно имеет ядро, которое примерно два десятка лет назад тоже стояло у партийного руля и ни на момент не отходило от нашей партии. Но разве это так уж плохо? – Я думаю, что это едва ли можно назвать ненормальным. И совершенно неверно выражение т. Красина: “газетчики, литераторы и пр.”. Само собой понятно, что мы должны иметь определенное количество хозяйственников, и мы с гордостью смотрели на последнее заседание нашего пленума ЦК, когда т. Томский подсчитал и сказал, что тут присутствует 18 рабочих» (заметьте: хозяйственники и рабочие – отнюдь не одно и то же. – С.В.)»
[565]. Позднее, в 1925 г., характеризуя одного из проштрафившихся товарищей по партии, Зиновьев словно описал себя самого: «Самое печальное зрелище являют некоторые литераторы, у которых язык без костей и перо безо всякого упора»
[566]. В 1923 г., оппонируя Красину, Зиновьев без особого такта заметил, что «…не всегда Политбюро из-за всяческого чихания того или другого ведомственного работника (намек на Красина. – С.В.) бросает все свои дела и дает ему директивы. Политбюро говорит: “каждому овощу свое время”»
[567]. Со ссылкой на вождя Зиновьев как большой мастак по части высадки моркови
[568] обратил внимание на необходимость организации расстановки партийных кадров в государственном аппарате
[569], как и вождь, не понимая, что льет воду на мельницу сталинского Секретариата. Зиновьев резко осудил Красина за претензии наркомов на независимость от Политбюро, указав: «Мы, старые большевики-ленинцы […] настаиваем, чтобы партия вмешивалась в область, занимающую 9/10 всей работы, – в область хозяйственную»
[570]. Каменев, отвечая на острую критику назвавшего вещи своими именами Осинского, и вовсе договорился до обвинения этого большевистского организатора во фракционной деятельности, что в условиях постановления «О единстве партии» могло иметь для обвиняемого организационные выводы: «Тов. Осинский говорит: “Политбюро боится сажать в Совнарком ответственных людей, чтобы они не съели Политбюро”. Позвольте, товарищи, это есть обвинение, к сожалению, не только […] политическое обвинение, а то самое обвинение, которое прописано всеми буквами в анонимной платформе»
[571] – платформе Рабочей группы, начавшей подпольную, по сути своей подрывную, работу в РКП(б). Это серьезное обвинение доказывает, что в лучших съездовских традициях вожди планировали обвинить Красина с Осинским в том, к чему они никакого отношения мало того, что не имели – иметь не могли. Столь грязный политический ход вождей – лучшее доказательство правоты Красина и Осинского со товарищи.
Л. Б. Красин был готов идти до конца: «Что же, вы думаете вести успешно политику, мешая восстановлению производства? […] У меня [в тезисах] сказано, что избежать этого можно», если «в руководящих аппаратах партии будут не только политики, но и организаторы, администраторы, хозяйственники. Несколько резко, может быть, сказано о литераторах и политиках. Может быть, это выражение коробит некоторых товарищей, приобретших на высоких постах изрядную сановитость (ответная любезность – намек на Зиновьева, который в дореволюционный период был соавтором Ленина, а Красин задолго до этого организовывал финансовое обеспечение партии. – С.В.). Но мне как старому (в сравнении и с Зиновьевым. – С.В.) большевику некоторая резкость извинительна. И наконец, по сути дела, когда техника, финансы и пр. и пр. изо дня в день приобретают все более и более важное значение […] я на основании опыта десятилетия говорю вам: “учтите это обстоятельство в построении партийного аппарата (курсив наш. – С.В.) ”»
[572]. Красин, чувствуя правоту своих аргументов, предложил Зиновьеву устроить «диспут перед рабочими любой фабрики Петрограда и Москвы», будучи уверен, что «рабочие присоединятся»
[573] к его тезисам.
Л. Б. Красина поддержал Ю. Х. Лутовинов: «Если Политбюро, где находятся лишь два человека, активно принимающих участие в хозяйственной жизни страны, практически разрешает от мала до велика все вопросы хозяйственной жизни, то, конечно, если бы Политбюро было и десяти пядей во лбу, безусловно, оно не смогло бы […] безошибочно разрешать эти вопросы. Конечно, это было бы совершенно ненормально. И здесь кое-какие права (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.), конечно, необходимо дать хозяйственникам»
[574].
