17 апреля 1923 г. возомнивший себя новым вождем мировой революции Г. Е. Зиновьев, которого взбесила самая постановка вопроса о «литераторах», провозгласил в Политическом отчете ЦК: «Мы должны сейчас добиться того, чтобы и на нынешнем новом этапе революции руководящая роль партии или диктатура партии была закреплена»
[575]. В ответе Л. Б. Красину Г. Е. Зиновьева горячо поддержал будущий видный деятель Новой оппозиции, а покамест сторонник партийного большинства Г. Е. Евдокимов, с раздражением заявивший: «Тов. Красин […] уже сейчас [стал] героем определенной группы хозяйственников. Что у хозяйственников есть настроение отодвинуть немного партию от хозаппаратов, – это не подлежит никакому сомнению»
[576]. И. В. Сталин в Организационном отчете эту идею развил, признав государственный механизм «основным массовым аппаратом, соединяющим рабочий класс, стоящий у власти, в лице его партии, с крестьянством, и дающим возможность рабочему классу, в лице его партии, руководить крестьянством»
[577]. Отвечая на критику со стороны бывшего вождя Рабочей оппозиции А. Г. Шляпникова, И. В. Сталин обозначил суть проблемы: «Политика верна, шофер (Ленин. – С.В.) великолепен, тип самой машины хорош, он советский, а вот составные части машины плохи, не наши. Поэтому в целом, машина фальшивит, и получается в целом искажение правильной политической линии»
[578]. Наименее грамотным делегатам генсек пояснил: составные части государственного аппарата по-прежнему «царско-буржуазные»
[579]. В революционном Царицыне 1918 г. Сталин проникся «спецеедством» на всю оставшуюся жизнь.
В дискуссии на XII съезде РКП(б) Л. Б. Каменев, который сам был заместителем В. И. Ленина в Совете труда и обороны и Совете народных комиссаров, тем не менее, предпочел поддержать Политбюро, членом которого он также являлся. Признал охватившее Л. Б. Красина и ряд наркомов «паническое настроение» вещью «чрезвычайно опасно[й]», основанной на непонимании нэпа как одного «из обходных движений коммунизма»
[580]. В отличие от Зиновьева со Сталиным, Каменев признал правоту отдельных красинских тезисов: «… чего мы никогда не делали, – это того разделения, которое требуется действительно линией нэпа: разделения между советским аппаратом и партией»
[581]. Таким образом, один из большевистских вождей констатировал, что в условиях новой экономической политики претензии наркомов были абсолютно оправданы. Однако попытаться изменить сложившееся положение Каменев счел опасным: «Советский аппарат […] больше, чем партия, подчинен всякого рода перерождениям, подчинен мелкобуржуазной стихии. […] У нас есть умные враги»
[582], вполне способные «создать группу идеологов-политиков, которые скажут: бороться с Коммунистической партией невозможно, но нужно попытаться сдвинуть чуточку Коммунистическую партию в сторону от советского аппарата, дать возможность советскому аппарату самостоятельно похозяйничать, чтобы не так влияла партия, чтобы направление и контроль коммунизма не были так близки к советскому аппарату»
[583]. Вывод был вполне предсказуем: «Тот […] кто требует разделения функций советского аппарата и партии, хочет нам навязать такое же разделение властей, какое есть и в других государствах. “У нас теперь, слава богу, есть советский купец, есть советская биржа, и теперь нам предлагают советское разделение властей. Пускай-де советский государственный аппарат государствует, а партия пускай занимается агитацией, пропагандой, углублением коммунистического сознания” и пр. Нет, товарищи, это было бы слишком большой радостью для наших врагов»
[584]. Каменев призвал к периодической «прочистке» советского аппарата партийными органами и тотальному пересмотру персонального состава «директоров и управляющих […] трестов»
[585].
Отвечая на критику С. В. Косиору, а по сути – В. В. Осинскому, Н. И. Бухарин констатировал: «Под […] оргвопросами разумеется соотношение между Совнаркомом и Политбюро ЦК, т. е. основной вопрос соотношения между государственным аппаратом в целом и той партийной машиной, которая этим аппаратом управляет. [О] дна из крупнейших опасностей заключается в том, что наш советский аппарат может оторваться от партийного руководства и пойти по совершенно другим рельсам»
[586]. Охарактеризовав конфликт как защиту «профессиональной чести и профессиональных добродетелей корпорации литераторов против корпорации хозяйственников»
[587], Бухарин обвинил наркомов в стремлении превратить «централизованную партию в федерацию различных группировок, […] которые в общем и целом будут представлять [собой] решительно все, что угодно, но только не большевистскую партию»
[588].
Наиболее интересным, с точки зрения риторики, стал ответ Л. Б. Красину со стороны К. Б. Радека, который в этот период и позднее активно поддерживал Л. Д. Троцкого: постановка вопроса о «литераторах» некорректна постольку, поскольку Г. Е. Зиновьев как председатель Петросовета сам является хозяйственником
[589]. С точки зрения риторики потому, что, в отличие от Л. Б. Каменева, Г. Е. Зиновьев не вникал в хозяйственные вопросы: их решением занимались совершенно другие люди. Отметим, что Г. Е. Зиновьев, называвший себя на партийных форумах «литератором», считал себя прежде всего большевистским организатором. Когда во 2-й половине 1920-х гг. один из деятелей сталинско-бухаринского руководства поинтересовался, получал ли Зиновьев гонорары в Государственном издательстве, последний четко указал: «За все годы революции я не получал ни копейки ни в Госиздате, ни в других издательствах – ни в Питере, ни в Москве, ни в других городах. Равным образом не получал ни копейки ни в “Правде”, ни в “Известиях”, ни в Москве, ни в Питере, ни в провинции. Равным образом не получал ничего от заграничных издательств и газет. За последний год я разрешил близким друзьям взять несколько тысяч рублей из Госиздата. Надлежащая часть этих денег была внесена в партийную кассу взаимопомощи в Питере. Из остальной суммы львиная [доля] пошла на помощь товарищам, попавшим в особенно трудное материальное положение в связи с высылками из Питера и оставлением их на долгий срок безработными»
[590].
