Однако А. И. Рыков проявил в своем решении капризную твердость: «Сталину, Молотову, Бухарину. Ставьте дело как хотите, я не об этом писал. Я писал о том, что в СНК и СТО я больше работать не буду и сделаю это так: 1) на ближайший пленум [ЦК] не приду; 2) всем членам пленума разошлю мое заявление; 3) после пленума в СНК и СТО ходить не буду»
[1259]. Тут уж на попятный пошел генсек. «Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения. В противном случае я скорее соглашусь перестроить Пол[ит]б[юро] (отметим самую констатацию готовности к подобной перестройке. – С.В.), чем менять что-либо в СНК. Ст[алин]»
[1260]. К сожалению, поймать генсека на слове никто из его товарищей по высшему руководству ВКП(б) не догадался: «Разумеется, нельзя ставить никаких вопрос[ов] об отставке. А осторожнее быть здесь следует. Поговорить надо! Н. Б[ухарин]; «Поговорить следует! В. М[олотов]»; «Поговорим где хотите и когда хотите», – подхватил «Ст[алин]»
[1261]. А. И. Рыков попробовал было упорствовать: «[Я], кажется, доказал, что такими вещами не шучу и ни разу до сих пор таких вопросов не ставил»
[1262], – но, поломавшись, он все же отступил и на посту руководителя советского правительства остался.
Однако, особенно в свете борьбы «генеральной линии» партии с Правой оппозицией драки в СТО СССР стали явлением все более частым. 16 ноября 1928 г. начальник Политического управления РККА А. С. Бубнов написал К. Е. Ворошилову о баталиях в Совете, связанных с очередным утверждением бюджета: «Нашему (армейскому. – С.В.) бюджету мешают и трения внутри ПБ. Рыков, как с цепи сорвался, и придирался к каждой ерунде, ежели это касается военведа. Рудзутака нет (ежели бы он был, – было бы легче). Шмидт – еще довольно-таки “с боку”»
[1263]. Тут важно, что наметилось серьезное расхождение во взглядах А. И. Рыкова, с одной стороны, и его заместителей по Совету труда и обороны – с другой.
В итоге к 1930-м гг., как свидетельствует переписка большевистского руководства, СТО СССР как дееспособный орган перестал существовать, осталась лишь его жалкая тень. 13 сентября 1930 г. И. В. Сталин написал В. М. Молотову, что СТО СССР «из делового и боевого органа», которым он был при В. И. Ленине (и Л. Б. Каменеве – об этом И. В. Сталин, естественно, предпочитал не вспоминать), «превратили» (превратил сам И. В. Сталин и его группировка в Политбюро) «в пустой парламент»
[1264]. Два месяца спустя, 13 ноября 1930 г., в деятельности Распорядительного заседания (РЗ) Совета труда и обороны нашел целый ряд ненормальностей назначенный секретарем этого органа Н. В. Куйбышев: «Разнобой в работе моб[илизационных] органов ведомств, перманентное запаздывание в представлении требуемых материалов, отсутствие тщательности и всестороннего охвата в проработке вопросов, обычная несогласованность и недоработанность проектов постановлений РЗ СТО», вследствие которого решение срочных оборонных вопросов «страшно затягивается, а РЗ СТО вынуждено на каждом своем заседании выносить решения трех видов: “слушание вопроса перенести на следующее заседание”, “вопрос доработать”, “для доработки вопросов назначить комиссию в составе…”»
[1265] В конце 1925 г. наркомы и руководимые ими хозяйственники начали перестраховываться и переносить значимые вопросы, ранее всецело находившиеся в ведении Совета труда и обороны, на решение в Политбюро, к концу 1930 г. результат сталинского запугивания специалистов превзошел все ожидания. В практической работе РЗ СТО СССР насчитывались, констатировал Н. В. Куйбышев, «лишь единичные случаи», когда сложные вопросы решались сразу – как правило, напротив, «после их многократной постановки в РЗ СТО»
[1266]. Не покривил душой М. И. Калинин, когда во всем блеске собственного косноязычия выдал 31 февраля 1928 г.: «Без власти руководить нельзя»
[1267].
В 1929 г. партийные органы сделали аппарату СНК СССР кровопускание, изрядно сократив в нем количество сторонников А. И. Рыкова: как заметил в 1933 г. заместитель управляющего делами СНК СССР Г. М. Леплевский, «…вся ячейка [Совнаркома] помнит чистку 1929 года»
[1268]. Для того чтобы удержаться на правительственной работе, большевикам прошлось проявлять подчеркнутую принципиальность: так, сам Леплевский, по его собственным словам, «… выступал не только вне Совнаркома, но и на самом Совнаркоме. В частности мне приходилось не раз проводить законы и отстаивать то мнение, которое получило бы (курсив наш. – С.В.) большинство в СНК против председателя»
[1269]. Из данной цитаты следует, что, воспылав партийным патриотизмом, подчеркнуто стали проводить обособленную от председателя правительства линию его же собственные наркомы. Однако если к 1930-м гг. СТО СССР был практически мертв, то СНК СССР все же остался относительно дееспособным политическим центром, каковым его и видел А. И. Рыков в середине 1920-х гг. Собственно, в одном из проектов обращения к XVII Московской губернской конференции ВКП(б), состоявшейся в декабре 1926 г., член Центрального комитета партии М. П. Томский справедливо заметил: «Т[ов]. Рыков не прекращал своей работы в СНК, СТО и ПБ ЦК ни на минуту»
[1270].
На наш взгляд, генсек всерьез задумался над необходимостью снятия А. И. Рыкова с поста председателя СНК СССР не в 1930 г., как это считается в историографии, а в 1929 г., поскольку, как установила Т. П. Коржихина, именно в конце 1920-х гг. наметилась тенденция к расширению прав союзных органов, и прежде всего – СНК СССР, ужесточению централизации управления и сужению компетенции союзных республик. В 1929 г. ЦИК и СНК СССР издали постановление, на основании которого в случае согласия соответствующего органа союзной республики предприятия передавались в ведение СССР по решению СНК СССР, а при отсутствии такового – по решению Президиума ЦИК СССР. На основании этого постановления многие республиканские предприятия передали в непосредственное подчинение союзных органов. Более того, была резко ограничена законодательная инициатива советских республик: если раньше они направляли законодательные проекты непосредственно в ЦИК СССР, то теперь они обязывались вносить их на рассмотрение в СНК СССР
[1271]. В 1930 г. в союзных органах, в частности в Госбанке СССР, сосредоточивалось решение всех вопросов, связанных с кредитованием
[1272]. Несмотря на то, что с политической точки зрения все это, казалось бы, должно было способствовать укреплению властных позиций А. И. Рыкова как главы советского правительства, нет никаких оснований считать, что усиление союзных органов – его инициатива. Будучи ленинским наркомом и пройдя огромную управленческую школу под руководством вождя мирового пролетариата, Рыков еще в 1923 г. выступал сторонником децентрализации аппарата управления: «…на протяжении ряда лет мне, как члену правительства Советской республики, изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц приходилось убеждаться в том, что управлять страной, которая насчитывает более 130 млн жителей [и] охватывает одну шестую часть суши, […] из Москвы на основе бюрократического централизма невозможно. Часто приезжие товарищи удивляются той громадной массе дел, которая залеживается в правительстве, в СТО, в СНК и в других центральных учреждениях Республики. / Я должен сказать, что […] правительство нашей Республики из всех правительств, которые знало человечество, является наиболее переобремененным и перегруженным громадной работой. И, несмотря на чрезмерную напряженность своей работы, оно не может справиться с массой тех дел, вопросов, конфликтов, которые выплывают на рассмотрение центральных органов»
[1273]. А. И. Рыков, будучи прагматиком, не стал бы проводить в 1929–1930 гг. еще большую централизацию управления народнохозяйственным механизмом. Скорее всего, все это были прожекты И. В. Сталина – и А. И. Рыков уж точно не был нужен ему во главе правительства.
