Обстановка действительно прояснилась – и аккурат в декабре 1930 г. пленум ЦК ВКП(б) приступил к снятию А. И. Рыкова с поста руководителя правительства. Атаку развернули по принципу волчьей стаи. Для начала В. В. Куйбышев от лица руководства Центральной контрольной комиссии ВКП(б) раскритиковал доклад председателя СНК СССР о контрольных цифрах народного хозяйства. А. И. Рыков все понял еще в ноябре 1930 г. и, ритуально подчеркнув правоту сталинской линии, не без скрытой иронии заявил в ответе нападавшему в первых рядах Г. Л. Пятакову, который свою работу под руководством А. И. Рыкова в начале 1920-х гг. называл не иначе, как «наказанием»
[1308]: «Те заявления, которые я (Рыков. – С.В.) делал на XVI съезде партии, я сделал в здравом уме и твердой памяти, в полном [о] сознании того, что говорю. […] Говорю вовсе не потому, что теперь принято такие заявления давать, вовсе не из каких-то других целей и независимо от того, как и где буду работать: в Совнаркоме или где-нибудь еще (курсив наш. – С.В.)»
[1309]. После обвинения, выдвинутого Ф. И. Голощекиным в адрес А. И. Рыкова, все стало окончательно ясно даже самому несведущему члену большевистского Центрального комитета: «достаточно прочесть выступление» председателя СНК СССР на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК по отношению к право-“левой” группировке Сырцова и Ломинадзе, чтобы видеть, как […] осуждая эту группировку, он в то же время уклонился от [констатации] того [факта], что эти […] группировки являются наследниками, порожденными Рыковым». В ходе редактирования стенограммы Ф. И. Голощекин отказался от последней персонификации партийной ереси, заменив «Рыковым» на «Правой оппозицией во главе с Рыковым»
[1310]. Сути данная редактура не изменила. Показательной стала перепалка между оборонявшимся от нападок сталинцев Н. И. Бухариным и вчерашним правым оппозиционером – раскаявшимся и вернувшимся в лоно генеральной линии К. Е. Ворошиловым: «Бухарин: […] руководство партии должно было, совершенно правильно, разгромить наиболее опасный Правый уклон нашей партии. Ворошилов: И его носителей. Бухарин: Если речь идет об их физическом разгроме, то это я предоставляю товарищам, обладающим той или иной степенью физической кровожадности»
[1311].
Далеко не все могли в 1930 г. предположить, что таковой обладал считавшийся «гениальным дозировщиком» И. В. Сталин. Впоследствии (1973) писатель Луи Арагон, работавший над Историей СССР, дойдя до эпохального столкновения вчерашних товарищей по «ленинскому» ЦК, погрузился «в свои изыскания и выводы» настолько, что гостившая у него и его супруги Эльзы Триоле блистательная русская балерина М. М. Плисецкая «однажды, вернувшись из театра […] долго звонила и громко стучалась. Никто не открывал. Наконец, дверь открылась. У порога стоял седой Арагон в чем мать родила. Продолжая бормотать, Арагон заторопился в свой кабинет, посверкав тощими, стройными ягодицами (ноги у него были ладными, годными для балета…). Одно слово в Арагоновых бормотаниях» Плисецкая «все же разобрала: Бухарин, Бухарин… Вечером за ужином, когда домработница Мария, громоздкая, сутулая южанка, подавала из кухни почитаемые в семье салаты, Эльза ворчливо заметила: “Арагоша совсем помешался на дурацких большевиках […] третий день негодует, [не может понять,] зачем Бухарин вошел в конфронтацию с Каменевым или еще с кем-то…”»
[1312]. Эльза Триоле большевистскую партию «никогда не жаловала»
[1313], поэтому, в отличие от супруга, ничем и не прониклась. А ведь было над чем сокрушаться. Перейди к середине 1920-х гг. Н. И. Бухарин на сторону Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, декабрьский спектакль И. В. Сталина 1930 г. мог бы и не быть поставлен.
В 1930 г. пророческое замечание Н. И. Бухарина вызвало «смех»
[1314], как знал в 1970-е гг. Луи Арагон и как знаем теперь мы, совершенно напрасный. После небольших лирических отступлений мнение, что А. И. Рыков своей «типично оппортунистической»
[1315] речью «не облегчил, а затруднил себе дальнейшую работу в рядах партии»
[1316], выразил принципиальный (в подлинно большевистском смысле этого слова) А. С. Бубнов, тем самым подтвердив самохарактеристику 1923 года: «Для меня единство партии – это не пустой звук. Я дал этому за последние годы не один раз и не одно доказательство своим поведением не на словах, а на деле. И само собой разумеется, что тем более в настоящее время для меня всякая оппозиция представляется делом вредным, а всякие попытки организованной оппозиции делом безусловно антипартийным, т. е. преступным»
[1317]. На вечернем заседании ЦК ВКП(б) 19 декабря 1930 г. В. В. Куйбышеву осталось только, фарисейски посетовав на искреннее непонимание А. И. Рыковым всей глубины его разногласий с генеральной линией
[1318], констатировать наличие «двух линий, прямо друг другу противопоставленных»
[1319], и, буквально сталинскими словами, необходимость установления «огромной сплоченности»
[1320] между «советской и партийной верхушкой»
[1321]. Контрольный выстрел сделал С. В. Косиор: «…после XVI съезда, когда мы из [оппозиционной] тройки [ПБ] вывели двоих (Бухарина и Томского. – С.В.) и оставили т. Рыкова в составе Политбюро, партия никак не могла понять, и вполне справедливо, почему мы этого не сделали. Вы также знаете, что т. Рыкова мы оставили в Политбюро потому, что он остался на посту председателя Совнаркома. При настоящем положении дел, когда мы неизбежно должны будем принять решение о том, чтобы освободить его от обязанностей председателя Совнаркома, необходимо вместе с тем освободить его от обязанностей члена Политбюро»
[1322]. Решением послушного сталинской воле пленума ЦК ВКП(б) А. И. Рыкова заменили В. М. Молотовым на посту председателя СНК СССР
[1323], И. В. Сталина ввели в состав СТО СССР с расчетом на превращение этого Совета в «боевой орган хозяйственного руководства»
[1324]; постановлением обновленного Совнаркома образовали, в соответствии с высказанными в сентябрьском письме В. М. Молотову пожеланиями генсека, Комиссию исполнения при СНК СССР, изначально не рассчитанную на роль политического центра – в крайнем случае, дублера Наркомата РКИ СССР. [11 февраля 1934 г. Комиссию исполнения при СНК СССР и Наркомат РКИ СССР объединили в Комиссию советского контроля при СНК СССР, действовавшую независимо от Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) – преемника могущественной Центральной контрольной комиссии
[1325].] Совет труда и обороны введением в состав его членов И. В. Сталина реанимировать не удалось.
