– Нет, – отвечал он. – Она расстроилась по другому поводу.
Пусть Тэйлор сама объясняет своей подруге насчет бабушки.
– Виктория, вы уже позавтракали? – Тэйлор попыталась сменить тему.
Но Виктория теперь не обращала на подругу никакого внимания, полностью переключившись на Лукаса. Было заметно, что она собирается с мыслями, чтобы сказать что-то, и когда он хотел выйти из-за стола, торопливо и нервно попросила его остаться на месте и заговорила:
– Если бы вы чуточку лучше знали свою жену, вы бы поняли, что она никогда и ни при каких обстоятельствах не плачет, мистер Росс.
– Правда?
Виктория кивнула и дрожащим голосом добавила:
– Она никогда ничего не ест на завтрак. Только выпивает стакан молока. Этого вы тоже не знали, так ведь?
Хотя его и подмывало, Лукас не посмел улыбнуться. Виктория было просто в ярости от обиды за Тэйлор. Стало совершенно очевидно, что она знает о Тэйлор гораздо больше, чем он.
– Она жила в хижине целый…
Но тут вмешалась Тэйлор. И поспешила перебить Викторию, пока та не успела рассказать Лукасу еще что-нибудь о ее подготовке к жизни на границе. А то он начнет расспрашивать, а она не готова отвечать на его вопросы.
– Банкиры! – воскликнула Тэйлор. – Ведь у нас назначена встреча с мистером Шерманом и мистером Саммерсом на десять часов. Их контора совсем рядом – каких-нибудь два квартала отсюда. Думаю, нам пора идти, не так ли, Лукас?
Он кивнул, но не спускал глаз с Виктории.
– Она жила в чем, вы сказали? – спросил он. Виктория покраснела.
– Да нет, это все пустяки, – ответила она. – Тэйлор, я бы хотела поговорить с вами кое о чем очень важном, если у вас есть сейчас минутка для меня.
– Конечно, есть, – согласилась Тэйлор, довольная, что разговор перешел на другую тему.
– Думаю, что я не смогу жить в Бостоне.
Сделав такое заявление, Виктория потупила глаза и уставилась на стол.
– Ну и хорошо.
Виктория резко вскинула голову:
– Вы не будете против?
У нее было такое изумленное лицо, что Тэйлор улыбнулась.
– Конечно, я не против. Вы сами лучше, чем кто-нибудь другой, знаете, что можете делать, а что – нет.
Ее подруга почувствовала необходимость кое-что объяснить.
– Я уже столкнулась здесь со старыми знакомыми, – прошептала она.
Услышав эти слова, Лукас подумал, что такое объяснение столь же бессмысленно, как и смущение Тэйлор по поводу своих слез в его присутствии.
– А что, встретить старых друзей – это так ужасно? – спросил он.
– Да, – хором отвечали Виктория и Тэйлор.
Он даже не пытался больше ничего понять. Бросил салфетку на стол и встал.
– Прошу извинить меня, но я должен подняться к нам в номер. Тэйлор, будьте добры переодеться, прежде чем мы отправимся в банк.
И не давая ей времени противоречить, повернулся и вышел из ресторана.
– Почему вы в черном? – осторожно спросила Виктория.
– В память о бабушке, – ответила Тэйлор. – Вчера вечером я получила телеграмму. Мадам скончалась четыре дня тому назад. Мой дядюшка Эндрю не сразу разыскал меня.
Она пыталась говорить своим обычным голосом, но у нее это плохо получалось. И к концу своего объяснения она уже почти плакала.
Виктория никогда не пыталась сдерживать свои эмоции. И когда она разрыдалась, Тэйлор подумала, что Мадам была бы в ужасе от ее поведения. Но все равно Виктория бы ей чрезвычайно понравилась, потому что хоть она и не очень дисциплинированная, зато очень предана Тэйлор, а преданность – это второе по значимости ценное качество в человеке. По ее собственной нравственной шкале оно стоит намного выше любви и только на дюйм-другой ниже самого главного. Мужества.
Душа Тэйлор разрывалась от боли. Она изо всех сил старалась не показать своих чувств, но это стоило ей колоссальных усилий. Восстановить спокойствие ей невольно помогли окружающие. Несколько мужчин и женщин заметили, что Виктория плачет, и стали бросать в ее сторону любопытные взгляды. Считая такое поведение грубым и нецивилизованным, Тэйлор выпрямилась, подняла руку и драматическим жестом попросила их вернуться к своим собственным разговорам. Вдобавок она еще сильно нахмурилась.
Виктория вытирала слезы салфеткой. Но они наворачивались снова и снова.
– Простые честные слова лучше всего доходят до опечаленного уха, – процитировала Виктория шепотом.
– Это Уильям? – спросила Тэйлор, хотя прекрасно знала, кому принадлежит такой совет.
– Да, – отвечала Виктория. – И ведь он был прав. Простые слова – самые лучшие, и поэтому я просто скажу вам, что скорблю о вашей утрате. Знаю, что Мадам была для вас как мама, и ваше сердце…
Она не могла больше говорить, потому что открыто рыдала. Тэйлор совсем не смущала сцена, которую устроила ее подруга. Напротив, эти наивные попытки утешения растрогали ее, и ей даже пришлось несколько раз глубоко вдохнуть воздух, чтобы взять себя в руки.
– Вы настоящий добрый друг, – прошептала она, как только поняла, что голос ее не сорвется. – Мне просто ужасно повезло, что я встретила вас.
– А мне, что я – вас, – отвечала Виктория. Голос ее заглушала прижатая к губам салфетка. – Кто угодно скроет печаль, кроме того, кто ею охвачен, – добавила она. – Я вижу, как вам больно.
Тэйлор ничего не сказала в ответ по той простой причине, что боялась разрыдаться. А это было исключено. Она не посмеет позорить память Мадам, нарушат священное правило, и скорее умрет, чем разрыдается при всех.
– Плача, мы уменьшаем глубину нашей скорби, – вновь процитировала Виктория.
Мадам, подумала Тэйлор, в данном случае ни за что не согласилась бы с Шекспиром. Ей захотелось внести в их разговор некоторую легкость.
– И вы полагаете, что если ваш Уильям написал такую заповедь, я уже не могу с вами спорить?
Виктория с трудом улыбнулась:
– Нет, не можете. Уильям, в конце концов, авторитет.
– Знаете, что я сделаю?
– Что?
– Пойду в ближайшую книжную лавку и куплю все-все произведения Шекспира. Разумеется, я его читала, но мне не пришло в голову заучить наизусть каждое его слово, как это сделали вы. Через месяц-другой я смогу цитировать вашего Уильяма каждый раз, когда мне надо будет переубедить вас и заставить согласиться со мной.
Виктория затрепетала. Ей было явно невдомек, что Тэйлор поддразнивает ее.
– Я с радостью дам вам свои книжки, – горячо проговорила она.
Тэйлор с улыбкой поблагодарила, потом сделала знак официанту, чтобы он принес им обеим по чашке чая. Народу в ресторане убавилось, и у них появилась возможность поговорить, чтобы их никто не услышал.
