“Эта дама требует, чтобы я ее впустил! Говорит, что ее пригласил мистер Николас”.
“Огарев, ты?” — удивленно поднял брови Герцен.
Огарев смущенно вскочил, схватил женщину за руку, потянул к столу и забормотал по-английски: “Друзья! Позвольте представить мою подругу, мисс Мэри Сазерленд”.
“Что еще за подруга? Откуда взялась?” — не поверила Натали.
Огарев перешел на русский: “Мы встречаемся уже два года”.
“Где ты ее взял?” — спросил Герцен.
“В одном закрытом клубе. Она работала там танцовщицей”.
“Что значит — танцовщицей?”
“Она танцевала с членами клуба по вечерам”.
“То есть, она не танцовщица, а просто потаскуха, — отрезала Натали. — Что она здесь делает?”
“Я пригласил ее жить со мной”.
“Жить с потаскухой? В нашем доме?”
“Я считал, что это и мой дом. Но если ты не хочешь, чтобы мы тут жили, мы можем съехать”.
“Ты не можешь съехать, ты мой муж!” — вспыхнула Натали.
“Значит, мы будем жить здесь”, — в голосе Огарева впервые зазвучала сталь.
“Зачем она тебе здесь?” — вяло спросил Герцен, сдаваясь.
“Затем, что я ее люблю!”
Мисс Мэри Сазерленд надоела эта перепалка на незнакомом языке:
“Николас, пожалуйста, пойдите расплатитесь с кебменом и велите прислуге отнести мои вещи в нашу комнату”.
МАРТИНА
Мальвида хотела уехать с девочками в Италию сразу по приезде на континент, но кто-то из друзей рассказал ей, что в Вене готовится представление оперы Вагнера “Лоэнгрин”. И она, не задумываясь, сходу решила повезти Ольгу в Вену. Недаром Герцен часто упрекал ее в том, что она возит Ольгу на каждое новое представление опер Вагнера. Но воспитание в Ольге эстетического чувства стало для Мальвиды важнейшим делом жизни. Поэтому, прибыв в Вену, она первым делом поспешила повести свою любимую девочку к Вагнеру.
“Я сразу же отправилась к нему, он встретил меня самым сердечным образом и дал нам билеты на все репетиции этой недели. Поскольку я прежде всего хотела, чтобы Ольга от этого путешествия получила музыкальные импульсы, то ничего лучшего нельзя было и пожелать. Мы обе пришли в восторг. Да, это мастерское произведение, высочайшее художественное создание нашего времени. Здесь Вагнер решил все задачи, — возвышенная серьезность, очаровательная поэзия, драматическое действие с симфонической музыкой, лирикоэлегические мелодические роли — все в целом обладает таким единством, что ничего не вынешь, и при этом все захватывающе устремлено к концу и все живет в целом”.
МАЛЬВИДА
Чтобы попасть за кулисы, они с Ольгой, держась за руки, долго шли по бесконечным скудно освещенным коридорам. После ослепительно сияющего огнями оперного зала темнота коридоров казалась почти полной. Каким облегчением было вступить наконец в световой круг артистических уборных и увидеть Рихарда, устало сидящего в кресле перед зеркалом.
“Это было потрясающе!” — воскликнула Мальвида, но Рихард небрежно отмахнулся от похвал и спросил Ольгу, водила ли Мальвида ее в музей.
“У нас сейчас нет времени для искусства прошлого, — ответила за Ольгу Мальвида. — В искусстве меня интересует прежде всего великое и значительное нашего времени, и это — ваши оперы”.
“Вы так захвалите меня, что я зазнаюсь”, — польщенно засмеялся Вагнер.
“Я как раз познакомилась с человеком, который утверждал, что вы зазнались давным-давно”.
“Кто же, интересно, этот наглый клеветник?”
“Это русский хулиган по имени Мишель Бакунин. Он хвастается, что вы были его близким другом”.
“Боже, где вы видели Мишеля? Он все также прекрасен и похож на Зигфрида?”
“Не сказала бы. Он довольно отвратителен, весь отекший и беззубый”.
“Какая жалость! Но как вы могли его встретить? Он же сослан куда-то в Сибирь!”
“Ах, вы не знаете? Он убежал из ссылки и через Японию и Америку пробрался в Европу”.
“Значит, Мишель вернулся в Европу?”
Вагнер вдруг побледнел, прижал руку ко лбу и стал торопливо прощаться, ссылаясь на усталость.
МАРТИНА
Значит, русский медведь Мишель Бакунин не врал, хвастаясь, что великий немецкий композитор Рихард Вагнер был другом этого фантастического фанатика свободы. В 1849 году Бакунин был приговорен в Германии к смертной казни за революционную деятельность, однако его не казнили, а выдали русскому царю Николаю I. Это было хуже всякой казни, потому что царь его люто ненавидел.
Семь лет Мишеля держали в подземной одиночке ужасной Петропавловской крепости, и это, пожалуй, было пострашней смерти. Единственное окошко его камеры было забито досками, а потолок был так низок, что двухметровый гигант Бакунин мог стоять только склонив голову и согнувшись в коленях. После смерти царя Николая I его сослали в Сибирь, но он умудрился бежать из ссылки и из России. Он поселился в Швейцарии и, хоть после тюрьмы и ссылки был страшно болен, опять взялся за старое, а именно за разрушение европейской цивилизации.
Когда же он успел подружиться с Вагнером? Оказалось, что во время дрезденской революции 1849 года Рихард Вагнер вел народ на баррикады рука об руку с Бакуниным, с которым был тогда неразлучен. Только счастливое бегство сохранило для Германии её великого Вагнера, потому что он был приговорен к пожизненному заключению и шестнадцать лет провел в изгнании.
Никто из позднейших биографов Вагнера не мог понять, зачем ему понадобилось бежать на баррикады, если он был главным дирижером королевской оперы.
Впрочем, кто-то лукаво отметил, что на баррикадах Вагнера никогда не видели, он только прятался на пожарной башне, не в силах оторвать взгляд от синеглазого русского красавца, в которого был влюблен.
Почему же он испугался, узнавши от Мальвиды, что его возлюбленный Зигфрид вернулся в Европу? Почему не бросился его искать и не поспешил с ним встретиться ни тогда, ни после, когда уже жил в своей роскошной вилле Трибсхен на берегу Люцернского озера? Ведь Мишель много лет жил в Лугано, на берегу того же озера, в часе езды от виллы Трибсхен. Да и Мишель тоже не стремился встретиться со своим бывшим другом!
Какая кошка между ними пробежала?
ВАГНЕР
Рихард замечал, что на него все чаще находит угрюмость. Обычно это случалось в дождливую осеннюю пору, когда тягуче ныла все та же точка слева под ложечкой и в голову лезли мысли о смерти. Но иногда тоска наваливалась на него и в светлые дни, полные солнечных зайчиков, зеленого шелеста деревьев и лукавого переплеска струй в фонтане за окном. А когда уж на него находило, все вокруг затягивалось глухой черной пеленой — и свет, и зелень, и плеск фонтана.
