“Знакомься, Лу, это сестра Фридриха”.
“О, Элизабет, я так рада вас видеть, Фридрих много рассказывал о вас!” — рассиялась улыбкой Лу, словно не слышала злобных выкриков Элизабет. Упустив из виду, что сестра Фридриха не мужчина, она не сомневалась в силе своего очарования. И напрасно.
“Ты что, при живом женихе намереваешься выйти замуж за Жуковского?” — продолжала атаку Элизабет.
“Во-первых, я пока не собираюсь замуж, — пожала плечами Лу. — А во-вторых, у меня нет никакого жениха”.
“А мой брат? Разве он не сделал тебе предложение?”
“Он-то сделал, да я ему отказала”.
“Ты отказала Фрицци? Почему же он написал мне, что собирается жениться?”
“Это вы у него спросите.”
И Лу решительно повернулась к Жуковскому:
“Итак, в кого вы меня нарядите — в индийскую богиню или в германскую фею?”
ДНЕВНИК МАЛЬВИДЫ
Меня охватывает ужасная печаль, когда я думаю о Фридрихе. Мы тут веселимся, кружимся в вихре света, особенно Лу, — я вижу, как она наслаждается, как упивается царящей здесь атмосферой праздника, — а он, бедняга, томится в одиночестве в далекой деревушке, где ему не с кем даже словом перемолвиться. Зачем, зачем он рассердил Рихарда, который так его любил, так его ценил? А ведь я его предупреждала, я умоляла его не публиковать свою злобную критику на “Кольцо Нибелунгов”!
Особено расстроила меня сегодняшнее появление Элизабет в мастерской Жуковского. Честно говоря, я почувсто-вала свою вину: несомненно именно посланная мною фотография так ее взвинтила. Ведь она взвинтила даже меня. Лу все еще не понимает, как велика может быть ревность сестры, отвергнутой ради молодой возлюбленной. Особенно сестры единственной и незамужней. Я не в счет — я никогда не ревновала своих братьев к их женам, возможно потому, что между нами не было той интимной связи, какая с детства была у Фридриха с сестрой — они очень рано остались сиротами и брат заменил Элизабет отца.
Однако Лу продолжает уверять меня, что Элизабет питает к ней симпатию — она так уверена в своем обаянии, что не замечает язвительных выпадов разъяренной сестры ее друга. Боюсь, что их дружба обречена — Элизабет не упустит ни малейшего предлога, чтобы восстановить Фридриха против Лу. Небось, она уже отправила брату подробное описание возмутительной с ее точки зрения сцены раскроя платья в мастерской Жуковского. Посмотрим, как он отреагирует!
ЛУ
“Садись же, наконец, Лу! — зашипела из соседнего кресла Мальвида. — Действие начинается”.
Хотя действие еще не начиналось — из оркестровой ямы доносились звуки настраиваемых инструментов, — но Мальвида заранее волновалась, как бы Лу чего не натворила. Она была права — Лу и не собиралась пока садиться. Во-первых, кресла были жесткие, деревянные, без обивки, да еще и откидные, а во-вторых, а может и во-первых, ей нравилось, что все на нее смотрят, особенно мужчины. Это было удивительно — в зале было полно нарядных дам в драгоценностях и в роскошных туалетах, но почти все взгляды были прикованы к Лу.
Конечно, ни на ком, кроме нее, не было платья, скроенного самим главным художником вагнеровского фестиваля, но, похоже, дело было не в платье. Она уже начинала к этому привыкать и даже этим наслаждаться, хоть сама ценила себя не за внешность, а за остроту и силу своего интеллекта. И поэтому всеобщее восхищение не вскружило ей голову.
Правда, она совсем забыла о Фридрихе, и, кажется, сейчас была даже рада, что его нет рядом и что он не угнетает ее своей ревнивой неотступностью. Вот о милом друге Поле Ре — Поле Первом, — она не забыла: она, как и обещала ему, записывает в дневник все события прошедшего дня. Поль совсем другой человек, терпеливый, заботливый и нежный, не то, что Фридрих, который думает только о себе. А Поль всегда думает не о себе, а о ней. И поэтому она в конце концов примет приглашение Поля Первого, но не сразу, а, расставшись сначала с Полем Вторым, а потом и с несносным Фридрихом, к которому она поклялась приехать сразу после фестиваля. Вообще-то ее раздражает необходимость выполнять чужие требования и, подчиняясь чужим капризам, тащиться неведомо куда. На этот раз она выполнит обещанное, но потом с этим придется покончить — она будет ездить только туда, куда сама захочет и только с тем, с кем сама захочет.
Тут занавес к удивлению Лу начал медленно раздвигаться в стороны — такого она еще не видела. Дойдя до краев сцены занавес одумался и двинулся вверх, как в нормальных театрах. Грянула музыка, — такая громкая, что Лу сделала было рывок заткнуть уши, но вовремя одумалась и сдержалась, ощущая на себе взгляды многих глаз. Она понимала, что ей предстоит трудное испытание — она с детства была глуха к музыке и невыносимо скучала на оперных спектаклях в Мариинском театре, куда регулярно водили ее родители.
Она так и не призналась в этом Мальвиде, которая шумно радовалась, что ей удалось добыть для Лу билет на фестиваль. Лу нисколько не обеспокоило, что ее место оказалось последним в шестом ряду — или первым, смотря откуда считать. А поскольку в зале не было центрального прохода, в этом было даже некоторое преимущество: не нужно было протискиваться на свое место между креслами переднего ряда и коленями следующего.
Мальвида радовалась не напрасно — фестиваль и вправду оказался большим удовольствием, и Лу с восторгом окунулась в водоворот богемного коловращения, приемов, обедов, веселых завтраков и чудесных прогулок. Единственным отягчающим обстоятельством стала безумно длинная и скучная вагнеровская опера, ради которой этот фестиваль был затеян. Но все остальное было так прекрасно, так увлекательно, так головокружительно, что стоило пострадать несколько часов, притворяясь, будто бесконечно долгие речитативы и нелепые повороты сюжета доставляют ей невыразимое удовольствие.
И Лу терпела, стиснув зубы, пока не почувствовала, как в шею ей вонзается что-то острое. В первую секунду она чуть не вскрикнула, но сдержалась, а лишь провела рукой по обожженному болью месту. И хоть она не нащупала ничего, кроме собственной бархатистой кожи, пронзенный участок шеи продолжал саднить и жечь.
Стараясь не привлечь внимания Мальвиды, Лу острожно обернулась в сторону источника непонятного беспокойства. За спиной была напряженная тишина и мерцающая темнота. И вдруг взгляд Лу натолкнулся на сверкающий глаз, излучающий такую ненависть, какой Лу не доводилось встречать до сих пор никогда. Она подавила нарастающую в душе панику и, откинувшись на жесткую спинку кресла, отвела взгляд обратно на сцену. Там летучая стайка девушек в розовом порхала среди непомерно крупных искусственных цветов.
“Надо спросить Поля Второго, из чего эти цветы сделаны”, — зачем-то подумала Лу, просто чтобы не думать о страшном ненавидящем глазе.
“Чудо, как прекрасно, не правда ли?” — беззвучно выдохнула Мальвида, благоговейно прижимая ладони к груди. К счастью, ее вздохи не требовали ответа, — она не сомневалась, что Лу восхищается спектаклем так же, как она. А Лу, потрясенная силой вызванной ею ненависти, напрочь потеряла нить сюжета и так и не сумела ее опять подхватить.
