К началу войны новый президентский дворец был почти готов и декорирован дорогой живописью и парижской мебелью, его залы были украшены прелестными бронзовыми статуэтками и огромными зеркалами в драгоценных рамах. Но страшное военное поражение заставило Солано Лопеса бежать вместе с Элизой от наступающей бразильской армии, артобстрелы которой нанесли дворцу непоправимые повреждения. Позже союзные войска разграбили дворец. Украшения, картины, статуэтки, зеркала, шкафы и многие другие ценные вещи были конфискованы и увезены в Бразилию. Все семь лет, что Асунсьон был оккупирован, дворец служил штаб-квартирой бразильских вооруженных сил, после чего он превратился в запущенного монстра, зияющего пустыми глазницами выбитых окон и сорванных с петель дверей.
Война с Тройственным альянсом отличалась чудовищной жестокостью, в ней погибло более 80 % мужского населения Парагвая. Победоносные бразильцы, опасаясь эпидемий, вынуждены были сжигать горы трупов — их невозможно было предать земле, так много их было. Для этого бразильцы попытались складывать специальные слоистые костры — так, чтобы слои дерева перемежались слоями тел убитых. Однако все усилия были напрасны — трупы парагвайцев были такие тощие, что не сгорали даже в самом жарком огне.
Испуганные жестокостью победителей, Элиза Линч и Солано Лопес бежали из обречённого на сдачу Асунсьона, и опять не с пустыми руками. Они увозили с собой телеги, нагруженные золотом и драгоценностями казны, и в придачу специально изготовленную для бегства телегу с роялем Плейель. Неясно, на что они надеялись, углубляясь со своим грузом в непроходимые джунгли, где дорог не было, а были только узкие тропки, и то далеко не везде.
ЭЛИЗАБЕТ
Обшарпанный речной пароход со скрипом пришвартовался к обшарпанной пристани, приютившейся под центральной набережной столицы Парагвая, носящей гордое имя — Асунсьон. Пароход был слишком мал для плотно набившейся в нём сотни переселенцев, но томительное путешествие против течения многоводной реки Парагвай продолжалось недолго, всего пять дней. Можно было и потерпеть ради великой миссии сохранения культуры человечества. Так отвечала Элизабет на жалобы усталых спутников, а жалоб было много — на тесноту, на духоту, на жару, на здоровье детей, а главное — на москитов. Кто бы мог предвидеть, что такие крошечные, почти невидимые существа, собравшись в миллионные рои, могут причинить людям столько страданий? Часто от одного укуса одного маленького москита всё тело человека вспухает и покрывается волдырями, его начинает знобить и трясти, сознание ускользает, глаза воспаляются, губы пересыхают.
Но Элизабет знала своё дело: она ловко и умело отбивалась от особо настойчивых жалобщиков, продолжая краем глаза следить за разгрузкой парохода. Из трюма выволакивали и сбрасывали на землю горы мешков, узлов и чемоданов, и, наконец, она дождалась — шесть мощных носильщиков-индейцев потащили вниз по трапу зеницу её ока, её возлюбленный рояль Плейель, тщательно упакованный в плотные слои мешковины и защищенный от всех передряг надёжным ящиком из пружинистых досок. Элизабет выскользнула из окружавшей её толпы и поспешила к выбранному заранее местечку для хранения драгоценного груза.
Прислонясь к ящику с роялем, она, наконец, свободно вздохнула и огляделась вокруг. Прямо перед ней дюжина покосившихся деревянных ступенек вела к набережной, но саму набережную заслоняла от глаз шеренга высоких деревьев. Над их верхушками видны были руины какого-то чудовищного здания, зияющего пустыми глазницами выбитых окон и сорванных с петель дверей. Элизабет вспомнила рассказ переводчика Эрнесто, нанятого Бернардом ещё в Монтевидео, когда оказалось, что невозможно ориентироваться в сложном пространстве Южной Америки без знания местного языка.
По пути из Монтевидео в долгие часы утомительного полдневного зноя Эрнесто посвящал Элизабет в подробности драматической истории падения империи безумного парагвайского диктатора Франциско Солано Лопеса, вообразившего себя Наполеоном Бонапарте. Затеявшего идиотскую войну, потерпевшего позорное поражение и погибшего в болоте где-то возле бразильской границы, оставив недостроенным президентский дворец невиданной красоты. Значит, это он и есть, тот самый дворец, разорённый и разграбленный двадцать лет назад. И до сих пор не восстановленный, не достроенный, брошенный на произвол солнца, ветра и дождя.
Элизабет прямо задохнулась от возмущения при виде такой бесхозяйственности — она даже представить себе не могла, чтобы такое безобразие могло случиться в одном из приличных немецких городов. Вот что значит — низшая раса! В том, что окружающие её туземцы принадлежат к низшей расе, она не сомневалась. Достаточно было посмотреть на их небрежную одежду! Даже не небрежную, а прямо-таки недостаточную — многие из них, ничуть не стесняясь, ходили вокруг почти голые! А с какой жадностью они пожирали мясо! За ужином и обедом её тошнило при виде матросов их парохода, впивающихся зубами в окровавленные куски тел зажаренных на открытом огне животных. И всё же при всём своём убожестве эти дикари были лучше оставшихся в Европе евреев, пускай даже одетых с иголочки в чуждые их племени немецкие сюртуки и манишки.
Однако из всех баек Эрнесто больше всего потряс Элизабет рассказ о любовнице Солано Лопеса Элизе Линч, которая привезла с собой из Парижа божественный рояль фирмы Плейель. Можно ли считать случайным такое удивительное совпадение-для Элизы, также, как для Элизабет, главной ценностью, доставленной из заокеанской Европы, был рояль фирмы Плейель! Нет ли в этом совпадении тайной угрозы для Элизабет, если поверить, что парагвайская авантюра её тёзки Элизы кончилась печально для её рояля? Эрнесто рассказал, что где-то на прибрежной тропе в джунглях лошади, везущие телегу с роялем, рухнули под его тяжестью и уронили свою драгоценную ношу в реку Парагвай. Нет, нет, слава Богу, Элизабет это не касается, её роялю ничего не угрожает — Бернард не император, он не собирается объявлять войну ни Аргентине, ни Бразилии, ни Уругваю!
Лёгкий порыв ветра, не принося с собой прохлады, чуть колыхнул листву на деревьях, заслоняющих от Элизабет площадь перед дворцом. Зато он принёс на пристань запах улиц Асунсьона, запах разрухи, гнили и распада. Элизабет отвернулась от дурного запаха и решительно отмахнулась от дурных мыслей — пора было готовиться к дальнейшему путешествию против течения всё той же реки Парагвай на другом речном пароходике, хоть и менее просторном, но не менее обшарпанном.
За её спиной нестройно взвились сердитые мужские голоса, их почти заглушил пронзительный женский визг. Элизабет поспешила в направлении скандала. Это уже случалось: отец какого-то семейства опять сцепился с отцом другого семейства, а их жёны готовы выцарапать друг другу глаза, выясняя, кто поставил чей-то ящик на чей-то чемодан. И невозможно их осуждать — они раздражены и измучены изнурительной морской качкой и невыносимой жарой. Остаётся только одно средство — напомнить им о предстоящей высокой миссии, ради которой они покинули свою бывшую родину и приехали в страшный неведомый край. Конечно, Бернард сделал бы это гораздо лучше, но он вынужден был оставить Элизабет следить за разгрузкой, а сам помчался в посольство выправлять документы переселенцев. Элизабет быстрым шагом взбежала по трапу на палубу и поднесла к губам висящий у неё на груди свисток. Как только она заговорила, в толпе на пристани стало тихо. Голос у неё был высокий и звонкий.
