“Удачно! Взбесившийся антисемит ей как раз подходит. Ведь у неё есть два объекта истинной ненависти — евреи и я. Как же ей живётся в замужестве?”".
“Об этом я и хочу тебе рассказать. Три года назад она уехала с мужем и с ещё сотней придурков в Парагвай — строить новую, чистую Германию без евреев».
«Остроумно! Уехать в Парагвай чтобы избавиться от евреев! И что, им это удалось?»
«Вряд ли. Я сегодня прочёл во «Франкфуртер Альге-майне”, что парагвайская колония Германия Нова полностью обанкротилась, а её лидер умер от горя».
«То есть, покончил с собой?»
«Это в газете не написано, но подразумевается между строк. Зато написано, что вдова покойного Бернарда Фюрстера, фрау Элизабет Фюрстер, урождённая Ницше, продолжает умело и деловито управлять делами колонии и надеется вытащить её из ямы. Как ты думаешь, это похоже на правду?»
Лу на минуту задумалась. И решительно объявила:
«Очень даже похоже. У этой женщины есть удивительная воля к власти!»
«Совсем как у тебя?»
Лу вспыхнула: «Нет, в тысячу раз больше!»
“Ладно, ладно, не горячись. Идём лучше спать, мы сегодня заслужили хороший здоровый сон”.
Наутро Лу выскользнула из постели, когда Георг ещё спал — она спешила домой к завтраку и не хотела опаздывать, чтобы не огорчать Карла. На свидания с Карлом она никогда не опаздывала, ей ни к чему было раздувать его страсть. Она вышла за него замуж сознательно и продумано: замужество защищало её от слишком назойливых поклонников, жаждущих на ней жениться. Кроме того, ей тогда исполнилось двадцать шесть лет, и Россия перестала платить ей небольшую пенсию, положенную ей после смерти папы. Ей оставалось только пойти работать гувернанткой, что ничуть её не привлекало, так что она предпочла выйти замуж за покорного Карла и не намеревалась с ним разводиться даже ради любви к Георгу. Она не сомневалась, что Георг не допустит в их совместной жизни никаких отклонений и увлечений, а Карл никогда и ни в чём не станет создавать ей препятствий.
Она застегнула шубку и осторожно прикрыла за собой входную дверь, чтобы не разбудить Георга, который, проснувшись, способен был затащить её обратно в постель. Она с наслаждением втянула в ноздри свежий морозный воздух и весело зашагала по улице, посверкивающей выпавшим за ночь мелким снежком.
Она откинулась на подушки удачно подхваченной пролётки и мерно закачалась в такт мерному бегу хорошо откормленной лошадки. По странной прихоти высших сил, в которые она не верила, мысли её, оторвавшись от Георга и Карла, устремились к удивительному перерождению Элизабет Ницше, превратившейся из отвратительной серой мыши в не менее отвратительную властную управительницу немецкой колонии, гибнущей где-то среди болот экзотического Парагвая. Живо вспомнив яростный косой глаз Элизабет и её неугасимую враждебность, Лу неожиданно для себя страстно пожелала, чтобы Элизабет никогда не встретилась на её пути, а ещё лучше, чтобы она сгнила в болотах Парагвая.
Комфортабельно покачиваясь на подушках извозчичьей пролётки Лу содрогнулась, представив себе возможность пересечения жизненных путей её и Элизабет. Но даже её богатое воображение не могло в конце девятнадцатого века предположить, какова будет эта встреча в середине двадцатого.
МАЛЬВИДА
Мальвида нерешительно перебирала платья и белье, прежде чем запаковать их в дорожный саквояж. На сколько дней она едет, когда вернётся? Ничего не ясно, ничего, ни-чего… Она погладила нежную кожу своего верного саквояжа — сколько поездок она совершила в его сопровождении! Не говоря уже о регулярных визитах к Ольге в Версаль, и о привычных наездах в Байройт к Вагнерам, он метался с нею по всей Европе в ответ на просьбы Фридриха спасти его от очередной беды.
Вот и сейчас она должна ехать в Иену, чтобы опять спасать Фридриха от новой беды. На этот раз она должна ехать неотменяемо, хоть Фридрих ни о чём её не просил и, возможно откажется её признать, даже если узнает. Её попросила приехать его несчастная мать Франциска, которую он не узнаёт и не признаёт. Она умоляет Мальвиду приехать, чтобы помочь ей забрать безумного сына домой из клиники для душевнобольных. Она пишет, что его немного подлечили, и он уже не такой буйный, как был в начале болезни — не бьет ни окна, ни санитаров и редко срывает с себя одежду. Директор клиники официально уведомил Франциску, что больше не волен содержать у себя Фрицци за государственный счёт.
Франциска, боится, что не сможет справиться одна с потерявшим рассудок сыном, и нет никого, кто мог бы её сопровождать. Ведь Мальвида наверняка знает, что единственная дочь Франциски Элизабет недавно овдовела и продолжает дело своего мужа в далёком Парагвае. Клиника любезно обеспечивает Франциску каретой с санитаром для перевозки Фрицци до железнодоржного вокзала, и на этом обязательства её кончаются. А дальше Франциске предстоит в одиночестве везти безумного сына в поезде и в одиночестве пересаживать его в заранее заказанную карету. Она надеется, что общество такого старого верного друга как фрау фон Мейзенбуг успокаивающе подействует на расстроенный рассудок её дорогого сына.
Мальвиду немного удивила просьба Франциски — вряд ли она в её возрасте сумеет справиться с Фридрихом, если ему вздумается буянить как в Турине. Но вскоре её осенило, что стеснённая в средствах Франциска втайне надеется не столько на её физическую помощь, сколько на финансовую, но стесняется прямо попросить об этом. Что ж, она готова немного помочь матери своего навеки потерянного друга.
Утешенная своей догадкой, она стала наспех укладывать в саквояж небольшой набор необходимых вещей и не услыхала, как ключ повернулся в замке и входная дверь отворилась. Она очнулась от своих невесёлых размышлений только когда голос Ромена произнёс у неё за спиной:
«Я вижу, Мали, что вы решили тайком покинуть меня ради своего ненаглядного Фрицци?»
«Ты сбежал с занятий, Ромен? И всё из ревности?»
«Что тут плохого? Ревность великое чувство, я собираюсь написать роман, посвящённый ревности».
««Я не сомневаюсь, что это будет великий роман! А пока ты его ещё не написал, можешь проводить меня на вокзал».
МАРТИНА
Через несколько лет Ромен Роллан действительно написал великий роман «Очарованная душа», — не столько о ревности, сколько о Мальвиде.
А тогда он просто наспех набросал в портфель несколько рубашек, носков и трусиков и поехал с Мальвидой в Иену, чтобы помочь ей забирать Фридриха из сумасшедшего дома.
МАЛЬВИДА
Здание психиатрической клиники в Иене было похоже скорее на готический дворец, чем на сумасшедший дом. Тем более странными выглядели печальные фигуры в больничной одежде, неприкаянно бродящие по просторному вестибюлю.
Впечатлительный Ромен был потрясён этим потусторонним зрелищем. Пока Франциска с помощью Мальвиды оформляла необходимые бумаги, он осторожно поднялся с кресла и пошёл бродить по вестибюлю, вглядываясь в отрешённые лица пациентов клиники. Завернув за колонну в дальнем конце зала, он неожиданно обнаружил затаившийся за колонной роскошный рояль. По блестящему чёрному лаку летела золотая надпись в готическом стиле «Бехштейн». Приоткрыв крышку, Ромен пробежал пальцами по клавиатуре и убедился, что рояль в отличном состоянии.
