Количество телеграфных станций, составлявшее в 1852 году всего 17 с 2133 километрами проводов, возросло к 1870-му до 1500 при 37 000 километрах телеграфных линий
[2072].
Упор на создание инфраструктуры (дорог, каналов, мостов, портовых сооружений) позволил значительно укрепить внутренний рынок и сделать его более мобильным и конкурентоспособным. Многие города, вслед за Парижем, разительно изменили свой внешний облик. «Средневековье» сменилось современностью, и уже через несколько лет народ жил в других условиях.
Финансовая система страны изменилась полностью и стала одной из лучших в мире. Окончательно роль центрального банка страны закрепилась за Банком Франции. Его операции с 1851 по 1869 год выросли более чем в пять раз, а число филиалов увеличилось с 30 до 61
[2073]. Французский франк стал стабильной и надежной валютой, операции с которой проводили финансисты по всей Европе. В 1851 году на Парижской бирже котировалось ценных бумаг на сумму в 11 миллиардов франков, а в 1869-м — на 33 миллиарда
[2074]. Франция стала одним из ведущих экспортеров капитала на континенте. С 1852 к 1870 году инвестиции за рубежом выросли с 2 до 15 миллиардов франков
[2075]. Поэтому следует признать, что следующему республиканскому режиму досталась превосходная основа для поступательного развития.
Тем не менее Вторая империя не была местом всеобщего благоденствия и процветания. Бурный рост экономики, конечно же, сказывался на доходах, но их распределение было крайне неравномерным — основную выгоду получали, как правило, владельцы финансовых организаций, крупных фирм, предприятий, торговцы, посредники при торговых и финансовых операциях, спекулянты недвижимостью, игроки на биржах и так далее. Так, если заработная плата шахтера из Анзена выросла за годы империи примерно на 30 %, то дивиденды, выплачиваемые угольной компанией, утроились
[2076]. «Хотя заработная плата рабочих увеличилась, — утверждает Хорн, — она все равно отставала от роста стоимости жизни. В столице, например, среднесуточная заработная плата выросла всего на 30 % за время существования Второй империи, а стоимость жизни — как минимум, на 45 %. Условия были особенно суровы для рабочих Парижа, где одним из побочных продуктов деятельности Османа стал рост арендной платы жилья в два раза. Так что к 1870 году аренда съедала одну треть всего заработка рабочего. Продукты питания тянули еще на 60 %, что в итоге оставляло на руках рабочего буквально гроши для других целей»
[2077].
Солидарен с Хорном и Зелдин, который утверждает, что «в городах материальное положение рабочего редко улучшалось; оно иногда становилось тяжелее, но, как правило, оставалось стабильным. Высококвалифицированные рабочие в новых отраслях промышленности хорошо зарабатывали, в то время как ремесленники зачастую бедствовали. В Париже около половины трудящегося населения пребывало в долгах, и лишь четверти удавалось откладывать деньги. Говорят, что в городе свыше миллиона человек жили в нищете, граничащей с голодом»
[2078].
Тем не менее Зелдин делает вывод, что период Второй империи все же можно считать «золотым веком» по сравнению с прежними режимами, поскольку «той катастрофической безработицы, что была самым ужасным бедствием народа, больше не повторялось. Именно такой смысл имеет отождествление Второй империи с процветанием: она обеспечила полную занятость и расширение рынков»
[2079]. Поэтому нет ничего удивительного, что империя Наполеона III в течение продолжительного периода Третьей республики в глазах большой части населения ассоциировалась со стабильностью и процветанием.
Внешний авторитет Второй империи, в отличие от прежних режимов и первых десятилетий Третьей республики, также был на гораздо более высоком уровне. Франция считалась первой державой на континенте, и к ней всякий раз обращались или прислушивались, когда над Европой сгущались тучи. Более того, в период с 1852 по 1870 год империя Наполеона III практически утроилась, увеличившись почти на 1820 квадратных километров, и раскинулась от Южной Америки до Юго-Восточной Азии. Население колоний превысило население самой Франции
[2080].
Почему Наполеон III пошел на либерализацию своего режима? Достаточно полный ответ на этот непростой вопрос мы можем получить у того же британского историка Зелдина, кто много времени посвятил изучению политической системы Второй империи. По его мнению, «постепенное расширение политической свободы, характерное для 1860-х годов, обычно трактуется как уступка, на которую Наполеон III пошел из-за нарастания недовольства его деспотизмом. Нет сомнений, что оппозиция, молчавшая во время кризиса 1851–1852 годов, когда угроза социалистического переворота наводила ужас на бóльшую часть населения, вновь активизировалась, когда опасность миновала, а недовольство методами руководства Наполеона III усилило его противников. Его союзники из числа консерваторов и клерикалов разочаровались в нем; его сторонников-националистов ужасала внешняя политика; каждая отрасль промышленности, испытывавшая спад, обвиняла Наполеона в своих бедах; возобновилась политическая активность рабочего класса, а затем возродилась враждебность прессы, постепенно освобождавшейся от цензуры; возвращались к активной политике старые партийные лидеры… Все это, вместе взятое, заставляло Наполеона чувствовать, что его звезда заходит, он теряет популярность и ему необходимо сделать нечто поразительное, если он хочет спасти свою династию и избежать участи быть свергнутым революцией. Как бы то ни было, не следует недооценивать те силы, которые внутри режима способствовали либерализации империи. Наполеон всегда считал себя не просто выразителем общественного мнения, человеком, способным почувствовать его развитие прежде, чем оно будет осознано. Он всегда считал политику искусством компромисса и верил в свободу, одновременно опасаясь ее. Он восхищался Англией за то, что она предоставляла „неограниченную свободу мнений, [равно как и] развитие всех интересов“, поддерживала „безупречный порядок, несмотря на оживленность дебатов и соперничества“, и достигала завидного коммерческого и промышленного успеха благодаря развитию честного предпринимательства и личной инициативы»
[2081].
