Чрезвычайно воинственная и бескомпромиссная позиция французского правительства, помноженная на истерику прессы и экзальтированной публики, вызвала тревогу во всех крупнейших европейских державах. Послы Великобритании и Австро-Венгрии попытались еще раз воздействовать на министра иностранных дел Франции, но безуспешно. Более того, 8 июля Грамон в беседе с английским посланником лордом Ричардом Лайонсом заявил, что Франция уже начала предварительные военные приготовления, а на следующий день в официальном порядке запросил главу австрийского правительства графа Бейста, может ли Франция рассчитывать на вооруженную помощь империи Габсбургов
[2129].
В этот ответственнейший момент на первые роли вышел министр иностранных дел Грамон. Его роль во всем, что было связано с июльским кризисом, огромна! Даже глава правительства Оливье, несмотря на жесткую внешнеполитическую позицию, с радостью согласился бы на примирение между Францией и Пруссией
[2130]. Не доводить дело до войны — на это готовы были пойти многие, но только не Грамон и полностью поддерживавшая его в этом императрица Евгения!
Во время войны 1866 года между Австрией и Пруссией Грамон был французским представителем при дворе австрийского императора и искренне сочувствовал австрийцам. В течение нескольких лет он прилагал большие усилия, чтобы сблизить позиции французского и австрийского дворов, настаивал на необходимости коллективных мер против расширявшейся воинственной Пруссии. Эта позиция находила отклик у императрицы Франции. Она с ненавистью отнеслась к революционным событиям в Испании, всемерно помогала свергнутой испанской королеве Изабелле и желала ее возвращения на испанский трон. В условиях падения престижа Второй империи и династии императрица Евгения стремилась к внешнеполитическим достижениям. Ей казалось, что война — достойный и эффектный выход из создавшегося положения в стране: победа укрепит положение династии на многие годы и позволит в конечном итоге передать власть своему сыну, принцу Лулу.
С другой стороны, такая прямолинейная напористость французов находилась полностью в русле намерений главы прусского правительства и военной части кабинета Пруссии. Как свидетельствует историк Алан Палмер, «прусский министр иностранных дел настаивал на том, что вопрос о кандидатуре на испанский трон касается только королевской семьи и испанцев, но никак не прусского правительства. Это была официальная позиция, которой прусские власти придерживались по указанию Бисмарка. Канцлер хотел тем самым заставить французов совершить ошибку, нанести оскорбление немецкому народу, что привело бы к сплочению Северной и Южной Германии в патриотическом порыве против своего традиционного врага по ту сторону Рейна. Бисмарк слишком хорошо знал настроения, царящие в Париже, и был совершенно уверен в успехе своего замысла»
[2131].
Тем временем Бенедетти, выполняя поручение Грамона, 9 июля 1870 года встретился в Бад-Эмсе с Вильгельмом I и в ходе беседы получил от прусского короля заверения, что его правительство не имеет никакого отношения к испанским делам, а его собственное вмешательство было чисто личным и ограничивалось тем, что он не запретил князю Антону (князь Карл Антон — отец Леопольда. — Прим. авт.) принять предложенную его сыну кандидатуру. Если Леопольд пожелает отказаться от предложений испанцев, то он с удовольствием одобрит подобное решение. Более того, он уже запросил князя Антона о его намерениях в этом деле и ожидает ответа
[2132].
В тот же вечер Бенедетти срочно направил депешу с полученной информацией в Министерство иностранных дел Франции. Однако этот ответ не устроил Грамона, и он потребовал от своего посла в срочном порядке «добиться безусловно четкого ответа»
[2133]. На следующий день Бенедетти имел еще одну аудиенцию у прусского короля, в ходе которой Вильгельм I сообщил, что переговоры с Зигмарингенами продолжаются, но есть определенные трудности, связанные с тем, что Леопольд в настоящее время путешествует по австрийским Альпам и с ним тяжело связаться. Как только будет получен ответ, он незамедлительно проинформирует французов
[2134].
Но и этот ответ короля не устроил Грамона. «Вы должны удвоить свои усилия. Время уходит»
[2135], — приказал министр Бенедетти. В ответ на настоятельные просьбы посла 11 июля 1870 года дать более точный ответ прусский король сказал, что «обещает никоим образом не мешать Леопольду, если он захочет отозвать свою кандидатуру»
[2136]. Непрекращавшиеся встречи с французским послом начали раздражать престарелого короля, и он попросил главу правительства Бисмарка срочно прибыть к нему в Бад-Эмс
[2137].
Несмотря на плохое самочувствие, императора Наполеона III также начала тревожить перспектива конфронтации с Пруссией. Он все же был реалистом и осознавал трудность борьбы с Пруссией. По сути, император не стремился к войне любой ценой. Уже 8 июля 1870 года, в ходе беседы с военным министром Лебёфом, он поинтересовался о готовности французской армии к войне. Ответ министра был краток: «Даже если война продлится в течение года, нам не нужно будет покупать пуговицы на гетры»
[2138].
Этот весьма бойкий и оптимистичный ответ министра разлетелся по стране, но явно не укладывался в то, что узнавал Наполеон III в ходе проработки вопроса, касавшегося военной реформы. Поэтому император продолжал сомневаться и не желал развязывать войну. В обход правительства он предпринял самостоятельные энергичные усилия для разрешения конфликта мирным путем. Французскому послу в Лондоне была направлена срочная депеша, в которой излагалась просьба британскому правительству употребить все свое влияние в Берлине и Мадриде, чтобы не допустить выставления кандидатуры Гогенцоллерна на испанский престол. Британское правительство пошло навстречу, и министр иностранных дел Великобритании лорд Гренвиль сделал соответствующее представление в адрес обоих правительств
[2139].
