В час дня Бенедетти попытался еще раз получить аудиенцию у короля, который в это время имел беседу с прибывшим из Берлина графом Эйленбургом. По совету графа Вильгельм I решил, что не будет снова встречаться с послом Франции, и просил передать Бенедетти, что ему больше нечего сказать по этому поводу
[2153]. Через несколько часов король получил официальное письмо от Антона об отказе Леопольда претендовать на испанский престол и отправил своего адъютанта к послу Франции, чтобы вручить ему копию письма Антона
[2154].
Однако навязчивый напор французов подействовал на Вильгельма I, и он поручил тайному советнику Министерства иностранных дел Генриху Абекену информировать главу прусского правительства о событиях дня и уполномочить от его лица Бисмарка сделать достоянием гласности все подробности встречи с Бенедетти
[2155].
Вечером того же дня Бенедетти телеграфировал министру иностранных дел Грамону: «Король уполномочил меня телеграфировать Вам от его имени, что он дает свое добро на отставку принца Гогенцоллерна; но большего сделать неспособен»
[2156].
На следующий день, 14 июля 1870 года, уезжая из Бад-Эмса, король имел короткую беседу с Бенедетти, в ходе которой сказал послу Франции, что дальнейшее обсуждение этой проблемы будет продолжено в Берлине между правительствами
[2157].
Тем временем все шло к своей логической развязке. Кульминация июльской драмы достигла своего апогея в Берлине, и главным действующим лицом стал глава прусского правительства Бисмарк. Утром 13 июля Бисмарк был во власти тяжелых раздумий о возможной отставке. Весь день руководитель правительства Пруссии ожидал новостей из Бад-Эмса. Никогда ранее у Пруссии не было столь благоприятных внешнеполитических и военных обстоятельств для борьбы с Францией. Неразумные действия руководителей Франции, истерика, уже долгое время властвовавшая на улицах Парижа и на газетных полосах, давали отличный шанс для прусских политиков с оптимизмом смотреть в будущее. Военный блок правительства в один голос заверял о готовности армии к борьбе и о возможности достижения победы. Однако уступки в вопросе престолонаследия, продолжавшиеся прямые переговоры Вильгельма I с французским послом в Бад-Эмсе, нежелание короля доводить дело до разрыва с Францией ставили под сомнение все усилия прусского правительства последних лет. Столь долго и упорно выстраиваемое здание единого немецкого дома могло остаться недостроенным.
К вечеру 13 июля 1870 года в берлинской квартире Бисмарка встретились военный министр Роон и начальник Генерального штаба Мольтке
[2158]. Разговор явно не клеился. Настроение у всех было подавленным. В это время Бисмарку принесли депешу из Бад-Эмса, в которой освещался ход последних переговоров между Вильгельмом I и Бенедетти. Поинтересовавшись мнением военных о готовности Пруссии к войне с Францией и получив утвердительный ответ, Бисмарк подправил депешу и приказал опубликовать ее. В исправленном виде телеграмма из простого информационного сообщения превратилась в резкий дипломатический документ, из чего следовало, что король Пруссии отказался разговаривать с послом великой европейской державы. Таким образом, Франции наносилось публичное оскорбление, которое должно было легко воспламенить и так до крайности взбудораженное французское общественное мнение. На этом и был построен весь расчет Бисмарка.
Более удачного дня для появления «Эмсской депеши», чем 14 июля, нельзя было и придумать. Утром текст телеграммы, правленный Бисмарком, появился в берлинских газетах, а вечером — в специальном приложении к парижским газетам
[2159]. Хотя день 14 июля (день, когда в 1789 году в Париже была взята крепость-тюрьма Бастилия восставшим народом) официально во Второй империи не праздновался, настроение в городе было традиционно приподнятое. И именно в этот день появилась оскорбительная для французов телеграмма. «Это пощечина Франции»
[2160], — сказал Грамон главе правительства Оливье после прочтения текста телеграммы.
Французские газеты просто пестрели заголовками и призывами. Например, газета Le Constitutionnel писала: «Пруссия нас оскорбляет! Позвольте нам перейти Рейн! Солдаты Йены готовы!»
[2161]. Правительство Франции 14 июля провело срочное заседание, на котором решило немедленно объявить общую мобилизацию, а на следующий день объявить Пруссии войну. На заседании правительства присутствовала императрица Евгения, в своей речи она страстно и проникновенно призвала объявить Пруссии войну и убеждала тех членов правительства, кто все еще сомневался в правильности выбора курса на войну
[2162].
Вечером 14 июля 1870 года улицы Парижа заполнили огромные толпы народа. Город был во власти крайне националистических настроений, которые уже не знали границ. Вот как описывал происходившее Ридли: «Студенты, которые еще год назад митинговали и выражали свою приверженность республиканцам, сейчас демонстрировали полную приверженность войне. Сейчас, как и в 1869 году, они пели „Марсельезу“, но уже кричали „Долой Пруссию! Долой Вильгельма! Долой Бисмарка! Да здравствует война!“. Были и такие, кто кричал „Да здравствует Император!“. Из толпы сторонников Интернационала прозвучало несколько выкриков за мир, но они сразу же потонули в многочисленных криках „Да здравствует война!“. Впервые за много лет полиция не делала попыток прекратить исполнение „Марсельезы“. На следующий день император дал указание полиции не препятствовать пению „Марсельезы“, неоднократно исполнявшейся на улицах и в ресторанах Парижа в течение нескольких последующих дней… Знаменитые профессиональные певцы свободно ходили по улицам и по многочисленным просьбам обывателей исполняли „Марсельезу“»
[2163].
