Через некоторое время Леба предложил, чтобы Луи начал обучаться в школе Gymnasium в Аугсбурге, поскольку считал, что там высокий уровень преподавания и мальчики получают хорошее образование. Гортензия согласилась, и с апреля 1821 года Луи начал посещать Gymnasium. Ему трудно давалось изучение предметов на немецком языке (ведь его родной язык — французский), но Леба считал, что он сможет преодолеть это затруднение
[196].
Результатами по немецкому языку Леба был удовлетворен, когда по итогам первого срока обучения в школе Луи оказался на пятьдесят четвертом месте из девяноста четырех учеников. В тесте надо было написать сочинение на немецком языке, сделать перевод с немецкого на латынь и решить задачу по математике. По итогам второго теста он уже был на пятидесятом месте, а третьего — в июне 1821 года — на двадцать четвертом. Леба поздравил себя с тем, что «одержал победу над материнской любовью»
[197].
Гортензия и все домочадцы были просто в восторге, а аббат Бертран из Арененберга поздравил Леба, написав следующее: «Вы говорите, товарищ, что Луи прыгнул с пятьдесят какого-то до двадцать четвертого. Ну, какой триумф для вас, республиканских шавок! Мы, старые ультрас, не способны достичь таких потрясающих подвигов»
[198].
В феврале 1822 года Луи занял четвертое место из шестидесяти шести в своем классе, хотя все остальные мальчики были немцами, сдававшими тест на родном языке.
* * *
5 мая 1821 года на острове Святой Елены умер Наполеон I. Эта новость дошла до Европы спустя два месяца. Для всех сторонников бывшего императора наступили скорбные дни.
Мадам Летиция потребовала у британских властей выдать ей тело сына. В обращении на имя министра иностранных дел Великобритании Каслри (лорда Лондондерри) она, в частности, писала: «Мать императора Наполеона намерена потребовать от его врагов выдачи праха ее сына. Она просит вас передать ее требование британскому кабинету Его Величества и лично Его Величеству… Государственные интересы и все то, что называется политикой, не имеют никакого отношения к безгласному праху. Какую цель преследует британское правительство, удерживая его у себя? Моему сыну теперь нет нужды в почестях, одного его имени достаточно для поддержания его славы, но я испытываю вполне понятную необходимость припасть к праху его. Я своими руками приготовила ему в скромной часовенке могилу. Я дала Наполеона Франции, всему миру. Во имя справедливости и человечности заклинаю вас не отвергать эту обращенную к вам мольбу…»
[199].
Правительство Великобритании ей не ответило.
* * *
Гортензия с аббатом Бертраном была в Бадене, когда они узнали о смерти императора на Святой Елене. 14 июля Бертран направил Леба письмо, в котором попросил сообщить племяннику императора эту ужасную новость.
Леба выполнил просьбу Бертрана и освободил на три дня от занятий, чтобы юноша пришел в себя. 24 июля Луи написал матери: «Когда я поступаю неправильно, то думаю об этом великом человеке, и мне кажется, что чувствую, как его голос внутри меня говорит быть достойным имени Наполеона… Если мое обычное веселье иногда возвращается, это не значит, что мое сердце не грустит и что у меня нет постоянной ненависти к англичанам»
[200].
Тем временем жизнь шла своим чередом. Под руководством наставника Луи продолжал делать дальнейшие успехи в учебе. Теперь они занимались алгеброй, древнегреческой литературой и другими предметами. Леба был все более и более удовлетворен результатами Луи, хотя все еще считал, что у мальчика нет достаточной концентрации и остаются проблемы с математикой. Как отмечает Ридли, учителя также беспокоило, что отец Луи время от времени просил прислать сына к нему в Италию. Это, по его мнению, привело бы к значительному перерыву в занятиях, и он поделился этими опасениями с Гортензией
[201]. Она разделяла мнение наставника сына и любыми способами отсрочивала отъезд сына. Но в сентябре 1823 года Луи Бонапарт вместе со старшим сыном сам прибыл в Арененберг.
Приезд мужа стал неприятным событием в жизни Гортензии. Радовало, что можно было провести какое-то время с Наполеоном Луи. Супруг убедил Гортензию отпустить младшего сына вместе с наставником на короткий отдых в Богемию в Мариенбад (современные Марианске-Лазне в Чешской Республике. — Прим. авт.), мотивируя это тем, что мальчики могут провести время вместе под присмотром Леба. Однако время, проведенное Леба с Луи-старшим в Арененберге и Мариенбаде, только подтвердило его худшие опасения. Ему не нравился Луи Бонапарт за его лень и переменчивое настроение, и он был сильно огорчен, что Луи Наполеон практически ничего не делал в Мариенбаде, потому что отец постоянно предлагал ему различные пустые развлечения.
Филипп Леба был также обеспокоен, что начиная с зимы 1823/1824 года Гортензия начала брать Луи с собой в Италию и проводить полгода, с ноября по май, в Риме. Учитель поехал с ними, и его рассматривали как важного члена семьи. Со временем он познакомился с несколькими Бонапартами, принцами и принцессами, но это не доставило ему удовольствия, поскольку он начал чрезвычайно беспокоиться, что процесс обучения Луи ухудшился
[202].
В столице Папского государства Луи стал поздно ложиться спать, каждый день в полдень ездил на лошади, возвращался к трем часам дня, на занятиях в пять часов вечера уже зевал и остаток дня проводил у своего отца. По пути из Арененберга в Рим и обратно он практически уже не занимался. Несколько раз в письмах к своей семье Леба жаловался, что дать хорошее образование во время дальних переездов не представляется возможным
[203].
К слову сказать, Италия за несколько лет стала излюбленным местом для членов семейства Бонапартов. Здесь обосновались мадам Летиция и ее брат, кардинал Феш, Луи, Люсьен, Элиза и Полина Бонапарты, Каролина Мюрат. На зимнее время, как и Гортензия, в Италию постоянно приезжал Жером Бонапарт.
Кардинал Феш стал убежденным сторонником старого режима, папской власти и состоял в папском дворе и Коллегии кардиналов. Он перешел в лагерь реакционеров и приветствовал ограничения гражданских свобод в Папской области и других государствах на Апеннинском полуострове. Луи Бонапарт, как и его дядя, также начал рьяно придерживаться католицизма. Поэтому нет ничего удивительного, что убежденному республиканцу Филиппу Леба время от времени было тяжело общаться с такими родственниками его подопечного.
