Кузнец взял свечу из рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил его и вслед за Владимиром Андреевичем сошёл с крыльца. Оба не слышали, как Шабашкин тихо чертыхался в зале, ударяясь о мебель; он с трудом добрёл до двери и снова запер её на ключ. Воротиться под бок исправника сил не хватило, и заседатель, обронив ключ в разбросанное на полу сено, повалился спать, где был…
…а Дубровский с кузнецом пошли около двора. Кто-то из сторожей начал бить в чугунную доску, собаки тут же залаяли.
– Кто сторожа? – спросил темноту Дубровский.
– Мы, батюшка, – отвечал тонкий голос, – Василиса да Лукерья.
– Подите по домам, – велел барин, – вас не нужно.
– Спасибо, кормилец, – отвечали бабы и затопотали прочь.
Дубровский пошёл далее, и на свет фонаря Архипа приблизились Антон и Гриша.
– Зачем вы не спите? – спросил их Владимир Андреевич.
– До сна ли нам, – отвечал старый конюх. – До чего мы дожили, кто бы подумал…
– Тише! – перервал Дубровский. – Где Егоровна?
– В барском доме в своей светёлке, – отвечал Гриша.
– Поди, приведи её сюда да выведи из дому всех наших людей, чтоб ни одной души в нем не оставалось, кроме приказных. А ты, Антон, запряги телегу и вещи мои возьми. – С этими словами барин отдал конюху отцовский ларец.
Дворовые собрались быстро: никто в доме в эту ночь не раздевался и не смыкал глаз, кроме приказных.
– Все ли здесь? – беспокойно спросил Дубровский. – Не осталось ли кого в доме?
– Только подьячие да исправник с заседателем, – отвечали ему.
– Я им двери отпер… Давайте сюда сена или соломы.
Люди побежали в конюшню и возвратились, неся в охапках сено.
– Кладите к дому… Вот так. Ну, ребята, огню!
Архип открыл фонарь, Дубровский поджёг от фитиля лучину.
– Ахти, – жалобно закричала Егоровна, – Владимир Андреевич, что ты делаешь?
– Молчи, – оборвал её Дубровский. Он постоял с горящею лучиной; после бросил её наземь, растоптал каблуком и признался, пряча сырые глаза: – Нет, не могу… Ну, дети… прощайте! Иду куда бог поведёт; будьте счастливы с новым вашим господином.
– Отец наш, кормилец, – отвечали несколько голосов, – умрём, не оставим тебя, идём с тобою!
Лошади были поданы, немногие пожитки уложены; Дубровский сел с Гришею в телегу и назначил местом встречи для остальных рощу, ещё вчера ему принадлежавшую. Антон ударил по лошадям, и они быстро выехали со двора.
Проводив барина, Архип запалил от фонаря новую лучину, подошёл к дому, приблизил огонь к сену, – оно вспыхнуло, пламя взвилось и осветило двор усадьбы.
Поднялся ветер. В одну минуту весь дом был объят огнём. Красный дым взвился над красною кровлей. Скоро стёкла треснули и посыпались, – пламя с басовым гулом пошло бушевать в комнатах, пожирая мебель, стелясь по полу и взрывая синими фонтанами бутыли недопитого самогона. Горел мундир на непомерной туше Петрищева: исправник задохнулся, так и не успев пробудиться. Жаркие огненные языки облизнули рамы картин – краски на белом платье матушки Дубровского вспухли чёрными пузырями, и розу в её волосах заволокло едким дымом…
…а снаружи дворовые, заворожённые ужасным зрелищем, слышали только грозный рёв пожара. Дом превратился в огнедышащую печь – и в ловушку: запертая дверь, оброненный ключ и крепкие окны, из которых ещё не успели выставить на лето первую раму, лишали подьячих малейшей надежды.
Егоровна цеплялась за полу Архипова кафтана и умоляла в слезах:
– Архипушка, спаси их, окаянных, бог тебя наградит!
– Как не так, – отвечал кузнец, взирая на пожар со злобной ухмылкою. – Как не так!
Тут кровля с треском обрушилась; пламя уже не ревело, а трещало. К дому набежали крестьяне. Бабы тихо скулили, мужики переговаривались в стороне; ребятишки прыгали, любуясь на гигантский костёр. Тяжкий запах гари наполнял воздух. Искры огненной метелью взмывали в поднебесье.
– Вот теперь ладно, – сказал Архип. – Каково горит, а?! Чай, и Кириле Петровичу издалека видать!
Тут новое явление привлекло внимание кузнеца: кошка металась по кровле занявшегося сарая, недоумевая, куда спрыгнуть, – со всех сторон окружало её пламя. Бедное животное жалким мяуканьем призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на кошачье отчаяние.
– Чему смеётесь, бесенята? – сурово прикрикнул на них Архип. – Бога вы не боитесь! Божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь, – и, поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, кузнец полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за рукав. Полуобгоревший кузнец с опалённою добычей поспешил спуститься вниз и сунул кошку Егоровне, примолвив:
– Так-то. А собакам собачья смерть! – Он поворотился к смущённой дворне и сказал с низким поклоном: – Ну, ребята, прощайте. Мне здесь теперича делать нечего. Счастливо, не поминайте лихом!
Архип ушёл. Пожар свирепствовал ещё несколько времени; когда же он унялся, груды углей без пламени продолжали ярко мерцать в темноте ночи, и около них бродила погорелая дворня.
Глава II
Дубровский ехал по узкой лесной дороге, свесив ноги с телеги и глядя назад. Он видел, как ватные брюхи низких ночных облаков рыжели от сполохов пожара, и в последний раз прощался с отчим домом, которого уж точно больше не было.
Чем ярче горела усадьба, тем черней смотрелись верхушки дерев на фоне расплывающегося зарева. Владимир с печалью вспомнил, как давным-давно – всего-то прошлым летом! – в гостях у Пушкина преобразившийся Гоголь читал страшные сказки свои про то, как черти украли гетманскую грамоту и бесстрашный козак отправился в самое их логово.
Однако ж что-то подирало его по коже, когда вступил он в такую глухую ночь в лес. Хоть бы звёздочка на небе. Темно и глухо, как в винном подвале; только слышно было, что далеко-далеко вверху, над головою, холодный ветер гулял по верхушкам дерев, и деревья, что охмелевшие козацкие головы, разгульно покачивались, шепоча листьями пьяную молвь. Как вот завеяло таким холодом, что дед вспомнил и про овчинный тулуп свой, и вдруг словно сто молотов застучало по лесу таким стуком, что у него зазвенело в голове. И, будто зарницею, осветило на минуту весь лес…
– Свят, свят, свят, – забормотал Антон, придерживая лошадей и отвлекая Дубровского от мыслей.
Гриша вскинул голову; Владимир оборотился к ним обоим – и увидал чуть впереди среди тёмных кустов мерцающий огонёк. Свет приблизился: в тёплом его кругу обнаружились шестеро вооружённых мужиков.
– А ну, стой! – велел тот из них, что держал фонарь, и Антон покорно натянул вожжи.
Лошади встали прямо перед мужиками, которые направили ружья и пистолеты на путников.
– Заждались мы вас, понимаете ли, господа хорошие, – раздался другой голос. Из-за широких мужицких спин, опираясь на костыль, выступил перекошенный калека в кафтане с пустым рукавом, заткнутым за кушак, и в сопровождении фонаря двинулся вдоль телеги. – Да что-то маловато вас, – приговаривал он, – и где же господин исправ…
