– А жаль покойного нашего исправника, – молвил Кирила Петрович. – Кабы не сожгли его, так в околотке было бы тише… И что же нового слышно про Копейкина с Дубровским?
– Так Дубровский ведь обедал у меня, Кирила Петрович! – вдруг объявила помещица Глобова, и все взоры обратились на неё.
Гости с любопытством приготовились услышать рассказ Анны Савишны. Они знали про то, как разбойник заставил Марию Кириловну вальсировать на лесной лужайке, пока остальные грабили Спицына: сей случай Антон Пафнутьевич живописал каждому встречному. Глобова же покуда не успела никому похвалиться; она прихворнула и несколько времени не выезжала из усадьбы своей – сущее наказание для старой сплетницы! Теперь посреди общего внимания Анна Савишна поведала, как приказчик, отправленный на почту с деньгами для сына-офицера, воротился ограбленным и едва избегнул смерти, а прибывший господин вида генеральского в пять минут вывел приказчика на чистую воду:
– Деньги нашлись, генерал этот у меня отобедал, потом тотчас уехал и увёз вора с собою. Нашли приказчика моего на другой день в лесу живёхонького, но привязанного к дубу и ободранного, как липку. Выпороли его знатно, всем прочим вперёд наука!
Все молчали, слушая Глобову, и особенно притихли барышни: многие из них втайне доброжелательствовали Дубровскому. Пылкая мечтательница Мария Кириловна, напитанная таинственными ужасами готических романов, тоже видела в мятежном поручике героя романического, а Троекуров усомнился:
– И ты, Анна Савишна, полагаешь, что у тебя был сам Дубровский?
– Он самый, батюшка. А в коляске его Копейкин дожидался, мне после люди сказали.
– Господь с ним, с Копейкиным, – махнул рукою генерал, – его я и сам видал. А как выглядел этот твой Дубровский?
Глобова пожевала губами.
– Лет, пожалуй, тридцати пяти… смуглый, черноволосый, в усах… бакенбарды такие… На генерала Кульнева похож. Ну прямо вылитый, как в календаре!
– Очень же ты ошиблась. Не знаю, кто был у тебя в гостях, а только не Дубровский. Отец его мне сказывал, что Владимир четырьмя годами старше моей Маши. Следственно, ему не тридцать пять лет, а около двадцати двух.
– Точно так, ваше высокопревосходительство, – вмешался исправник, – у меня есть приметы; в них точно сказано, что ему от роду двадцать третий год.
– Кстати, – подхватил Троекуров, – прочти-ка, а мы послушаем. Приметы всем знать не худо, авось в глаза попадётся, так не вывернется.
Исправник вынул из кармана довольно замаранный лист бумаги, развернул его с важностию и стал читать нараспев:
– Приметы Владимира Дубровского, составленные по сказкам бывших его дворовых людей. От роду двадцать два года, роста середнего, лицом чист, бороду бреет, глаза имеет карие, волосы русые, нос прямой. Приметы особые: таковых не оказалось.
– И только, – сказал Кирила Петрович.
– Только, – отвечал исправник, складывая бумагу.
– Поздравляю, господин исправник. Ай да бумага! По этим приметам немудрено будет вам отыскать Дубровского. Да кто же не среднего роста, у кого не русые волосы, не прямой нос да не карие глаза?! Бьюсь об заклад, три часа сряду будешь говорить с самим Дубровским, а не догадаешься, с кем бог тебя свёл. Нечего сказать, умные головушки приказные.
Исправник смиренно положил в карман свою бумагу и молча принялся за гуся с капустой. Между тем слуги успели несколько раз обойти гостей, наливая каждому его рюмку. Несколько бутылок горского и цимлянского громко были уже откупорены и приняты благосклонно под именем шампанского; лица начинали рдеть, разговоры становились звонче, несвязнее и веселее. Тут въехала на двор коляска, запряжённая шестью лошадьми.
– Это кто? – спросил Троекуров.
– Антон Пафнутьич, – отвечали несколько голосов.
Двери отворились; в столовую ввалился Спицын. Он сопел, кланялся, улыбался и уже собирался извиняться.
– Прибор сюда! – гаркнул Кирила Петрович слугам, а к помещику обратился ласково: – Милости просим, Антон Пафнутьич. Садись да скажи нам, что это значит? Не был у моей обедни и к обеду опоздал… Это на тебя не похоже, ты и богомолен, и покушать любишь.
– Виноват, – отвечал толстяк, привязывая салфетку в петлицу горохового кафтана. – Виноват, батюшка Кирила Петрович. Я было рано пустился в дорогу, да не успел отъехать и десяти вёрст, вдруг шина у переднего колеса пополам – что прикажешь? К счастию, оказалась недалеко деревня, но пока до неё дотащились, да отыскали кузнеца, да всё кое-как уладили, прошли ровно три часа, и делать было нечего. Ехать ближним путём через лес я не осмелился, а пустился в объезд…
– Погоди, – в недоумении нахмурил брови генерал, – чего ты боишься?
– Как чего, батюшка Кирила Петрович? А Копейкина-то с Дубровским; того и гляди попадёшься им в лапы! Сказывали, разбойнички последнее время совсем рядом с вами крутятся. Один раз бог меня миловал, удалось от них уйти поздорову, да только второго раза уж точно не будет. Копейкин-то ещё ладно, а Дубровский – малый не промах! Этот никому не спустит, а с меня, пожалуй, и две шкуры сдерёт.
– За что же, братец, такое отличие?
– А за тяжбу-то покойника Андрея Гавриловича! Поди, теперь уже Владимиру Андреевичу доложили честь по чести, как я в удовольствие ваше… – Спицын на мгновение замялся, поняв, что выболтал при всех подлость свою, и продолжал осторожно: – То есть как я по совести и по справедливости показал суду, что Дубровские владеют имением безо всякого на то права, а единственно по снисхождению вашему. Покойник-то, царство ему небесное, обещал со мною по-свойски переведаться, а сынок, пожалуй, сдержит слово батюшкино. Нынче уж и ездить стало боязно, и того гляди разбойники до усадьбы доберутся…
Кирила Петрович утробно хохотнул.
– А в усадьбе-то будет им раздолье! Я чай, красная шкатулочка полным полна?
– Куда, батюшка Кирила Петрович! Была полна, а нынче совсем опустела. – Студень щёк Спицына пошёл пятнами румянца; Троекуров презрительно скривился:
– Полно врать, Антон Панфутьич. Мы вашего брата знаем. Куда тебе деньги тратить? Дома живёшь свинья свиньёй, никого не принимаешь, своих мужиков обдираешь, знай копишь да и только.
Средь гостей послышались смешки.
– Вы всё изволите шутить, батюшка Кирила Петрович, – пробормотал с натужной улыбкою Антон Пафнутьич, – а мы, ей-богу, разорились…
Пряча глаза от соседей, Спицын поспешил заесть грубую шутку хозяина жирным куском кулебяки, а Кирила Петрович вернулся к тому, с чего начинал, и снова обратился к гостям:
– Нет, уж не видать нам такого исправника, каков был покойник Тарас Алексеевич! Этот был не промах, не разиня. Жаль, что сожгли молодца, а то бы не ушёл от него ни один человек изо всей шайки… Делать нечего, видно, пора пришла мне вступиться в это дело да пойти на разбойников с моими домашними. На первый случай отряжу человек двадцать, так они и очистят воровскую рощу; народ не трусливый, каждый в одиночку на медведя ходит, от разбойников не попятятся.
