– Я поймал Дубровского.
– Слава богу, ваше высокопревосходительство! – отвечал исправник с видом обрадованным. – Где же он?
– Гм… То есть не Дубровского поймал, а одного из его шайки. Сейчас его приведут. Он пособит нам поймать самого атамана.
Исправник, ожидавший грозного разбойника, был изумлён, увидев связанного двенадцатилетнего мальчишку довольно слабой наружности. Он с недоумением обратился за объяснениями к Кириле Петровичу, и тот принялся рассказывать утреннее происшествие, не упоминая, однако ж, про Марию Кириловну.
Исправник выслушал генерала, поминутно взглядывая на маленького негодяя, который, прикинувшись дурачком, казалось, не обращал никакого внимания на всё, что делалось около него.
– Позвольте, ваше высокопревосходительство, переговорить с вами наедине, – сказал наконец исправник, и Кирила Петрович повёл его в другую комнату, оставя слуг стеречь мальчишку.
Через полчаса они вышли опять в залу, где невольник ожидал решения своей участи.
– Барин хотел, – сказал ему исправник, – посадить тебя в городской острог, выстегать плетьми и сослать потом на поселение, но я вступился за тебя и выпросил тебе прощение. Развязать его. – Мальчика развязали. – Благодари же барина!
Рыжий дворняшка подошёл к Кириле Петровичу и поцеловал у него руку.
– Ступай себе домой, – важно молвил ему Троекуров, – да вперёд не кради малины… по дуплам.
Мальчик вышел, весело спрыгнул с крыльца и пустился бегом, не оглядываясь. Добежав до деревни, бывшей прежде имением Дубровского, он остановился у полуразвалившейся избушки, первой с края, и постучал в окошко; окошко поднялось, и старуха показалась.
– Бабушка, хлеба, – тяжко дыша, сказал мальчик, – я с утра ничего не ел, умираю с голоду.
– Ах, это ты… Да где ж ты пропадал, бесёнок? – отвечала старуха.
– После расскажу, бабушка. Ради бога, хлеба!
– Да войди ж в избу.
– Некогда, бабушка, мне надо сбегать ещё в одно место. Хлеба, ради Христа, хлеба!
– Экой непосед, – проворчала старуха, – на́, вот тебе ломотик, – и сунула в окошко ломоть чёрного хлеба.
Мальчик жадно его прикусил и, жуя, мигом отправился далее. Он проскользнул овинами и огородами к лесу. Дошедши до двух приметных сосен, что стояли передовыми стражами опушки, рыжий путник остановился, оглянулся во все стороны, свистнул свистом пронзительным и стал слушать. Повременив, он отрывисто свистнул ещё раз; лёгкий и продолжительный свист послышался в ответ: кто-то выходил из рощи ему навстречу.
Тем временем Кирила Петрович уединился с исправником в кабинете и вёл обстоятельный разговор, по окончании которого направил гонцов с тайными поручениями к попу новой своей церкви, в Раненбург и в имение князя Верейского. Вечером Троекуров вопреки обычаям не прикасался к наливке; спать он лёг необычайно рано, а дворовым людям велел ночь напролёт нести караул на дальних и ближних подступах к усадьбе, чтобы даже мышь не могла проскользнуть. Несколько сторожей отряжены были под окно Марии Кириловны. Бедная девушка не смыкала глаз до утра в надежде на явление своего спасителя; дрожа и плача, она уснула перед рассветом, так и не услыхав за окном ничего, кроме ленивой перебранки караульных.
К утреннему чаю Кирила Петрович поднялся тоже раньше обыкновенного, а после ходил взад и вперёд по зале, громко насвистывая свою песню. Весь дом был в движении, слуги бегали, девки суетились, в сарае кучера закладывали сразу две кареты, на дворе толпился народ…
…а в уборной перед зеркалом раненбургская дама, окружённая служанками, наряжала бледную, неподвижную невесту. Голова Маши томно клонилась под тяжестью бриллиантов; сама она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала её, но молчала, бессмысленно глядясь в зеркало.
– Скоро ли? – раздался у дверей голос Кирилы Петровича.
– Сию минуту, – отвечала дама. – Мария Кириловна, встаньте, посмотритесь, хорошо ли?
Невеста встала и не отвечала ничего. Дама отворила двери.
– Невеста готова, – сказала она Кириле Петровичу, – прикажите садиться в карету.
– С богом! – отвечал Кирила Петрович; он взял со стола приготовленный образ и тронутым голосом сказал дочери: – Подойди ко мне, Маша. Благословляю тебя.
Бедная девушка упала ему в ноги и зарыдала.
– Папенька… папенька… – говорила она в слезах замирающим голосом.
Кирила Петрович спешил благословить Машу. Её подняли, почти понесли в карету и усадили там, задёрнув шторки. Сопровождаемая посажёной матерью и одною из служанок, Мария Кириловна отправилась в церковь. Шестёрка лошадей резво взяла с места и повлекла экипаж к воротам; вся дворня пошла следом, провожая невесту. Замешкавшийся было в доме Кирила Петрович вышел на опустевшее крыльцо, быстро сел во вторую карету с опущенными шторками и пустился догонять карету дочери.
Отъехав версты полторы, обе кареты на минуту встали рядом у развилки дорог, но скоро тронулись снова: одна неспешно покатила дальше в деревню, другая свернула к Раненбургу.
Маша уткнулась лицом в платок, пряча заплаканные глаза, но всё же украдкою пыталась посматривать в щель меж неплотно закрытых шторок: надежда её на спасительное явление Дубровского ещё жила. Женщинам теперь было тесно – к ним прибавились Кирила Петрович с исправником, пересевшие во время короткой остановки и вооружённые пистолетами.
Из-за кустов на опушке рощи, бывшей перед новой деревенской церковью, за медленно приближавшейся каретой наблюдали Копейкин с Дубровским в окружении разбойников. Капитан сидел в коляске и пасмурно пыхтел короткою трубкой.
– Ох, не дело вы затеяли, Владимир Андреевич, – со вздохом обронил он. – Чует моё сердце, не к добру это всё… Ну, что, ребятушки, – добавил Копейкин, оглядев шайку, – бог не выдаст – свинья не съест… Начинайте!
Разбойники забрались в тройки; Дубровский и ещё несколько бандитов прыгнули в сёдла, и все вереницею вынеслись из рощи, преградив путь карете. Привычным порядком окружили они экипаж; взяли вставших лошадей под уздцы, за полы стянули наземь форейторов, угрозами согнали лакеев с запяток…
…а Дубровский, спешившись, распахнул дверцу кареты и обомлел: карета была пуста.
– Что я вам говорил? – послышался голос Копейкина, подъехавшего в коляске. – Не дело вы затеяли. Облапошил вас Троекуров… нас всех облапошил! Где они? – грозно глянул он на кучера. – Барин твой, дочка его – где?
– Кирила Петрович нам и себе самому хозяин, – с достоинством отвечал кучер. – Куда хочет, туда едет… – Тут он увидал в руке капитана поднятый пистолет, умерил холопскую спесь и прибавил нехотя: – Они в Раненбург отправиться изволили.
В Раненбурге карета с Кирилой Петровичем и Машею, проехав Козловской улицей, подкатила к Троицкому собору. На крыльце ожидал князь Верейский: он был поражен бледностью невесты и её странным видом.
