Измученная тяжкими мыслями Жюльетта продолжала ждать, пока Дубровского доставят в столицу. Ожидание неожиданно затянулось; чашу терпения переполнило известие, услышанное в салоне Елизаветы Хитрово: разбойник по болезни остаётся в остроге, а Михаил Павлович сам намерен отправиться в Раненбург. Услыхав о том, Жюльетта спешно пустилась в дорогу, норовя упредить стремительного великого князя…
…и первой новостью по прибытии стала для неё негаданная смерть Верейского. Едва переведя дух и наскоро собравшись с мыслями, баронесса следующим утром явилась ко вдове князя.
Маша встречала столичную гостью в совершенной растерянности: после ночной размолвки с Кирилой Петровичем она спала мало и скверно, а поутру осознала, что с кончиною мужа, которого убирали к похоронам на другой половине дома, больше не у кого узнать, как помочь Дубровскому. Речь баронессы фон Крюденер стала для Марии Кириловны новым потрясением.
– Прошу меня простить, княгиня, – сказала Жюльетта после непродолжительных соболезнований, – но я должна говорить с вами о Дубровском. Ему надобно бежать немедля; ещё день или два – и он погиб.
Встревоженная Маша вглядывалась в красивое лицо гостьи.
– Откуда вы знаете Дубровского и отчего пришли за этим ко мне? – спросила она с осторожностью, памятуя печальный опыт своих откровений.
– Я была дружна с его отцом, а Владимира Андреевича коротко знаю по Петербургу. Вот знак его доверия. – С этими словами баронесса подала Маше письмо, которое оставил ей Сваневич; бумага продолжала хранить ароматы духов. – Видите, он не стал делать для меня тайны из ваших чувств к нему…
– Вы лжёте! – вскричала Маша, увидав собственные признания, и в ярости скомкала письмо. – Это письмо адресовано вовсе не Дубровскому. Я тогда ещё его не знала и по глупости невероятной писала к тому, кто не стоил и мизинца… и ногтя на мизинце Дубровского! – Она рвала бумагу в клочья. – Вы лжёте, лжёте! Оставьте меня сей же час!
Только теперь баронесса до конца поняла, какую злую шутку сыграл с нею Сваневич. От бессилия и горечи слёзы хлынули по её щекам, оставляя тёмные дорожки в пудре. Жюльетта прижала руки к груди и заговорила умоляюще:
– Прошу вас… прошу вас, дайте мне ещё пять минут. Я сама была обманута… обманута самым бесчестным образом! Да, я пыталась обмануть вас… но самую малость: мы с Владимиром Андреевичем нынче в разладе… Это ложь во спасение, – я лгала только лишь затем, чтобы вы согласились помочь ему. Сюда едет великий князь. До его приезда Дубровскому надобно бежать… Как можно скорее бежать! Я не могу рассказать вам всего – и сама всего не знаю. Только жизнь Дубровского в опасности большей, чем вы можете себе представить. Когда он встретится с Михаилом Павловичем, спасти его не сможет уже никто.
В дороге до Раненбурга баронесса гадала: отчего великий князь так обеспокоен тем, что записки графини де Гаше оказались в руках Дубровского? По всему судя, старая интриганка описала в тетрадях тайну, не предназначенную для сведения гвардейского поручика. Придворные секреты заключают в себе смертельную угрозу для каждого, кто к ним прикасается. Дубровский же – из молодечества или по недомыслию – известил Михаила Павловича, что владеет не обрывками записок, а всем содержимым ларца, и в подтверждение тому вместе с листом из тетради прислал бриллианты. Сделал он это, будучи на свободе, но теперь оказался целиком во власти великого князя. Коли так, Дубровского неминуемо ждала смерть – лучшая хранительница всех тайн.
Мария Кириловна слушала баронессу и вспоминала давешние слова супруга о предстоящей казни. Притом фон Крюденер не могла знать, что погибели Дубровскому желает ещё и Кирила Петрович. Первая попытка убийства оказалась неудачной; без сомнения, он тут же попробует снова… Кабанья настойчивость папеньки была отменно известна Маше, а про кончину генерала ей покуда не сообщили.
– Я не могу верить вам, но больше мне даже словом перемолвиться не с кем, – призналась бедная княгиня, в растерянности глядя на Жюльетту. – Как же тут быть?
– Faute de grives on mange des merles. – Баронесса усмехнулась сквозь слёзы. – Когда нет дроздов, приходится есть ворон… Русские говорят: за неимением гербовой бумаги пишут на простой. Выбирать не из чего. Дубровский должен бежать нынче же, и в наших с вами силах это устроить.
– Если вы знаете способ, на что вам надобна я? – в недоумении продолжала Маша, и Жюльетта созналась:
– От меня Владимир не примет помощи раньше того, как мы с ним объяснимся, но времени на это нет. Ежели вы напишете записку, он решит, что помощь исходит от вас, и спасётся. Вы ведь любили его…
– Я не любила его. – Мария Кириловна помолчала, поднявши глаза к потолку и часто хлопая ресницами, чтобы удержать набегающие слёзы. – Судьбе угодно было сделать меня женою князя, но я осталась верна Владимиру Андреевичу… Я не любила его, нет. Я по-прежнему люблю его!
Она с сомнением посмотрела на баронессу.
– А вы… Только ли в память о дружбе своей с отцом Дубровского вы так страстно желаете помочь ему?
Воспитанница графини де Гаше не дрогнула и выдержала взгляд.
– Отдаю должное вашей проницательности, – сказала она, аккуратно промокая влажное лицо платком. – Дружба со старшим Дубровским – это не всё. Мною движет ещё чувство вины перед Владимиром Андреевичем; его спасение позволит искупить мой недостойный поступок… Видите, я теперь откровенна с вами, однако это не имеет решительно никакого значения. Важно лишь одно: мы можем спасти Дубровского… или хотя бы попытаться его спасти. Кроме нас, этого не сделает больше никто.
– За неимением гербовой пишут на простой, – повторила Мария Кириловна вслед за Жюльеттой.
Велев горничной подать перо и бумагу, она дивилась непредсказуемым причудам судьбы. Лишь вчера князь обещал продиктовать ей письмо с тем, чтобы указать Дубровскому путь к спасению, и Маша решила выкупить у ненавистного супруга жизнь возлюбленного ценою собственной жизни. А нынче она жива, зато Верейский мёртв, и спасительное письмо диктует баронесса фон Крюденер, прибывшая ради того из Петербурга…
* * *
На этот раз лязг двери не застал Дубровского врасплох. После вчерашней трапезы он воспрянул духом: таинственный друг дал знать, что помнит о бедном разбойнике и проявляет о нём заботу, – появилась надежда, что щедрым подношением дело не кончится. Так и вышло: молчаливый солдат из караула внёс плотную картонную коробку, изрисованную вензелями раненбургского пирожника и перевязанную шёлковой лентой, оставил у входа и снова запер дверь.
Через мгновение лента была сорвана; в коробке рядом с бутылкою вина и почему-то пузырьком растительного масла вправду лежали пирожные весьма привлекательного вида…
…однако внимание Дубровского привлекло всунутое сбоку письмо, и сердце заныло – убористые строки на французском, без вского сомнения, писаны были рукою Марии Кириловны. Неужто и давешнюю корзину с едой прислала она?! Но как такое возможно, чтобы Маша приплачивала караульным и сделала их своей тайною почтой, когда она теперь замужем за князем Верейским?
